Я – Товарищ Сталин 2 - Андрей Цуцаев

Сергей Лебедев, сидел на башне танка, вытирая пот с лица. Его гимнастёрка была расстёгнута, обнажая грудь, покрытую пылью и маслом. Он крикнул хриплым голосом:

— Пабло, не пялься на танк, как на корову! Это машина войны! Хочешь попробовать?

Пабло кивнул:

— Синьор Сергей, это как трактор, но с пушкой!

Лебедев рассмеялся:

— Не трактор, парень! Это смерть для фашистов! Залезай, покажу, как им управлять.

Пабло, забравшись на танк, тронул рычаги, его лицо озарила улыбка. Лебедев, направляя его, думал: «Мальчишка зелёный, но сердце у него доброе».

19-летний Рауль, анархист с длинными волосами, завязанными в хвост, стоял в стороне, скрестив руки. Его куртка, порванная на локтях, была покрыта значками с анархистскими лозунгами. Он отказался чистить винтовку:

— Синьор Иван, я сражаюсь за свободу, а не за ваши правила! Зачем мне чистить винтовку, если я готов умереть за дело?

Григорьев, шагнул к нему:

— Рауль, без дисциплины вся твоя свобода кончится в могиле. Чисть винтовку или убирайся из лагеря.

Рауль, сжал кулаки, его лицо покраснело, он ответил:

— Вы, русские, думаете, что всё знаете! Это наша война!

Кармен, стоя рядом, вмешалась, её голос был спокойным, но твёрдым:

— Рауль, не глупи. Фашисты не будут спрашивать, за что ты сражаешься. Они просто убьют тебя.

Рауль смягчился, он пробормотал:

— Я подумаю.

Он взял тряпку и начал чистить винтовку, хотя его движения были ленивыми. Григорьев, наблюдая, подумал: «Они молодые, горячие. Но без дисциплины быстро проиграют».

Хуан Гарсия, 35-летний испанский командир с густой бородой, подошёл к Григорьеву. Его форма, выцветшая и пропылённая, пахла потом и табаком. Его голос был хриплым, с ноткой отчаяния:

— Синьор Иван, ваши танки — чудо. Но мои люди боятся. Фалангисты уже в часе от Мадрида. Мы слышали, что немцы прислали им пулемёты MG-34 и итальянские гранаты.

Григорьев сказал:

— Хуан, страх — это нормально. Но если твои люди научатся хорошо воевать, фалангисты побегут, как крысы. Дайте им веру в победу. И держите винтовки чистыми.

Хуан кивнул, но его мысли были тяжёлыми: «Мы сражаемся за свободу, но сколько из нас доживёт до весны? Я потерял брата в Сарагосе. Теперь я должен отвечать за них всех».

Молодая девушка, с темными косами, по имени Луиза, была медиком. Она перевязывала раны бойцов, пострадавших на учениях. Её руки, двигались быстро, но глаза были полны боли. Она сказала Алексею, пока тот нёс ящик с патронами:

— Товарищ Алексей, я лечу их, но это пока только учения. Сколько ещё ран я увижу? Эти мальчики… они слишком молоды.

Алексей ответил ей тихим голосом:

— Луиза, они сражаются за вас, за Испанию. Делай своё дело, а мы сделаем своё.

Луиза кивнула:

— Я знаю. Но сердце все равно болит.

Алексей, уходя, подумал: «Она права. Прольется много крови. Но если мы остановимся, фашисты победят».

Учения продолжались весь день. Бойцы учились стрелять по мишеням, метать гранаты, ползать под колючей проволокой. Пыль поднималась столбом, запах пороха смешивался с жаром земли. Танк, под управлением Лебедева, проехал по полю, демонстрируя манёвры. Пабло, сидя в башне, крикнул:

— Эта машина как зверь! Фашисты не устоят!

К вечеру Григорьев ввёл ночные учения. Под светом костров, чей дым поднимался к звёздам, бойцы учились маскироваться в темноте, передвигаться бесшумно, использовать гранаты. Кармен, метнув гранату, попала в цель, деревянный ящик разлетелся в щепки. Её лицо осветила редкая улыбка. Алексей, наблюдая, подумал: «Она станет бойцом. Но сколько таких, как она, погибнет?»

В лагере, где бойцы ночевали, пахло жареной кукурузой и кофе. Палатки, натянутые между оливковыми деревьями, дрожали от ветра. Бойцы сидели у костров, делясь историями. Кармен рассказала о своём брате, убитом фалангистами в Гвадалахаре. Пабло, теребя шрам, говорил о своей деревне, сожжённой месяц назад. Рауль, всё ещё сердитый, но смягчившийся, добавил:

— Мой отец был анархистом. Его убили в Барселоне. Я сражаюсь за него.

Григорьев, слушая их, думал: «Они сражаются за свои дома. Мы — за будущее всего человечества. Но времени мало».

Он получил шифрованную записку от Москвы: «Ускорить обучение. Фалангисты готовят наступление». Его сердце сжалось: «Время уходит. Если они не будут готовы, всё пропало».

На следующее утро конфликт вспыхнул между Хуаном и Кармен. Хуан, раздражённый её упрямством, крикнул:

— Кармен, ты не солдат! Иди в палатку с Луизой, там твоё место!

Кармен вспыхнула гневом и ответила:

— Хуан, я стреляю лучше тебя! Если хочешь, проверь!

Григорьев, вмешавшись, сказал:

— Хватит! Хуан, Кармен — женщина, но она такой же боец, как и ты. Сражайтесь вместе, а не друг против друга или фашисты всех перебьют.

Хуан, пробормотав извинения, отошёл. Кармен, сжав кулаки, подумала: «Я докажу им всем».

Барселона тонула в сумерках, её узкие переулки у порта были пропитаны запахами мазута и рыбы. Фонари отбрасывали дрожащие тени на облупленные стены, где краска слезала, обнажая кирпич. Рябинин пробирался к таверне «Эль Тибурон». Его волосы были скрыты под поношенной фетровой шляпой, а серый костюм, мятый и выцветший, делал его похожим на местного рабочего. В кармане лежал блокнот, карандаш, небольшой нож и камера. Его миссия была смертельно опасной: собрать данные о поставках оружия фалангистам из Германии и Италии, чтобы помешать их наступлению на Барселону.

Таверна, деревянное здание с облупленной синей краской, гудела, как улей. Портовые рабочие в засаленных куртках спорили за столами, контрабандисты с хитрыми глазами шептались в углах, а старый граммофон скрипел, играя фламенко. Запах дешёвого вина, жареной рыбы и табака висел в воздухе, смешиваясь с солёным ветром с моря. Рябинин сел за столик в углу, заказал стакан красного вина и раскрыл газету, делая вид, что читает. Его глаза, скрытые под полями шляпы, следили за Хосе, толстым контрабандистом с потным лбом и красным носом, который сидел за стойкой. Хосе шептался с Куртом, немецким связным в кожаном пальто, чьи голубые глаза холодно блестели в тусклом свете масляных ламп. Их разговор был едва слышен, но Рябинин, обострив слух, уловил:

— Винтовки Mauser, пять тысяч штук, — голос Хосе был хриплым, пропитанным вином. — Придут через Аликанте в декабре. Немцы платят щедро, Курт.

Курт говорил на испанском с сильным немецким акцентом:

— Фалангисты хотят больше. Пулемёты MG-34, сто штук. Гранаты, миномёты. Сможете?

Хосе, вытирая пот грязным платком, хмыкнул:

— Если деньги будут, всё смогу. Но порт проверяют.