Новичок в XIX веке. Снова в полиции! - Михаил Леккор

По приглашению хозяйки Константин Николаевич попил чаю в столовой. То же самое сделал и Гриша, но уже на кухню. Тут она и все рассказала.

Елена Федоровна Самойлова действительно была из старинного столбового рода аж с XVI века, так что если простодушный Гриша и рассчитывал на какие-то шуры-муры с хозяйкой, то совершенно напрасно. Пусть последние поколения Самойловым не везло, они медленно, но устойчиво беднели, а сама Елена Федоровна к тому же еще стала круглая сирота. Мама умерла у нее еще при родах, папа скончался два года назад, хоть сумел дочь вырастить. Так теперь и живет, пуская постояльцев на постой. Да еще немного давал доход крохотное поместье.

М-да, а еще прежний Константин Николаевич горевал о горькой судьбе рода Долгоруких. Вот по-настоящему падение! XIX век — это, конечно, не XV–XVII столетие. Но все равно, жить одной женщине очень плохо. Особенно, когда средств к существованию катастрофически не хватает. Но ведь живет!

Спросил князь Долгорукий и об интимном. Нет, разумеется, не о себе, о крепостном слуге Грише. Но как только, в конце концов, узнал, что хозяйка оная — столбовая дворянка, и не желает заводить амурные связи с простонародной слугой, то сразу пыл его потух.

Что еще, ночь Константин Николаевич провел спокойно. Ну а что Гриша в полночь, когда дворяне уже спали, ненароком прокрался к комнату к Марфе, так то по обоюдному согласию.

А утром в дорогу. Но какого же было его удивление, когда его небольшой отряд (он сам и четверо жандармов, отданных графом Бенкендорфом по повелению императора Николая I) догнала Мария Николаевна с солидным конвоем. Там только генералов гвардии было пять штук! А уж гвардейских офицеров не меряно. С армией какой страны она хочет воевать? И ведь как несутся! Их догнали, а и они скачут не так уж медленно!

Князь заиграл на лице таким букетом эмоций, что они отъехали чуть в сторону, чтобы привести в порядок эмоции и просто поговорить. Чуть поодаль от своих свит, но при этом оставаясь на глазах. А их отряды дисциплинировано постоят, пока вожди поговорят. Если даже не разругаются.

— Ваше императорское величество! — Константину Николаевичу приходилось постоянно держать себя в руках. А то бы немедленно сграбастал ее в объятия, и поцеловал. А, может, и высек бы, — что вы здесь делаете вдали от императорского Зимнего дворца, от августейших родителей?

— Еду, — лукаво улыбнулась Мария Николаевна, его Маша.

— Но ваш отец… он и так был крайне недоволен… я то ладно, но вы… ты… — затронул он самую важную тему. И так волновался за нее, что попытался с вежливого ВЫ перейти к интимному ТЫ.

— Ах, князь, как вы, мужчины, все усложняете, — она вдруг сделала очень фривольный поступок, тоже переходя важную черту между посторонними и близкими — щелкнула его по носу. И сразу убрала руку подальше. Во избежание повреждений. А то у сыщика в этот миг были такие кровожадные глаза. Как у египетского крокодила! Или влюблено-бешенные, как быка весной. Фу на тебя! Я свободная девушка и еду, куда хочу. Даже вместе с вами!

— Мы поговорили с моим папа и пришли к общему мнению, что, поскольку дело непосредственно касается императорской семьи, то над полицейскими и в то числе над вами нужен постоянный контроль одного из великих князей, — сообщила Мария.

— Ага, хорошая отмазка, — особо не скрываясь, широко осклабился Константин Николаевич, — ай ты моя лапушка!

— Ну, чего! — обиделась Мария, — мы — дети императора, самодержавного монарха. Мы должны работать, не образуясь с трудностями, и, если необходимо, рисковать жизнью! Деда Павла I убили, прадеда Петра III казнили, отца постарались убить декабристы, но не получилось. Наш императорский престол залит кровью Романовых! А я хоть и девушка, но и великая княжна.

Она пожала губы, сердясь. Впрочем, долго на князя она обижаться не могла, и уже спокойно продолжила с улыбкой:

— Конечно, это я подсказала папА. Он тоже брыкался, вот как вы сейчас. Но потом все же согласился. Что делать, Саша — наследник, дядя Михаил Павлович очень занят в Совете, а остальные дети еще маленькие. Остаюсь я. Тем более, драгоценности мои.

Князь Долгорукий выслушал эту горячую эмоциональную речь молча, с каменным выражением на лице. Хотя в душе просто хохотал. Ага, остается лишь она. Вот только бедняжку из себя строить не надо, никто тебя убивать не собирается.

Затем Константин Николаевич вдруг открыто и счастливо улыбнулся. Все-таки женщины — страшное оружие. Две века жизненного опыта попаданца из XXI века хорошо научили, что на службе, что в личной жизни — никогда не спорьте с женщинами, особенно в интимной жизни. Ибо сильные, могучие мужчины всегда и без исключения проигрывают слабым и изнеженным женщинам. И даже если вы всесильный император России, и собираетесь спорить молодой неопытной дочерью. Проиграете! И Мария это сегодня блестяще показала на примере спора со своим отцом. Куда уж теперь всего лишь князю!

Они слезли с коней, чтобы те немного отдохнули. Походили с ними, помолчали. Маша тихонечко, чтобы никто не слышал, даже самые близкие (!), спросила, зарумянившись:

— Скажите, князь, а если я все-таки сломлю сопротивление отца. Или, скажем так, когда я сломаю сопротивление отца и он благословит нас, вы сдержите свое слово? Не убежите в кусты, как всегда?

Это было так приятно и неожиданно, что он немного помедлил. Ничего себе, а еще говорят, нет феминизации! Да она любой феминизированной женщине XXI века фору даст а сто очков! Но помедлил о только очень небольшой промежуток времени. А потом начал действовать и обольщать. Как любой вежливый, но очень влюбленный кавалер любого века.

И поскольку слов уже было сказано много, князь Долгорукий лишь благоговейно поцеловал ее руку. Трепетно и нежно. Признался:

— Когда ваш незабвенный отец так спокойно и внушительно объяснил мне, почему я не могу жениться на вас, доводы его были столь логичны и убедительны, а ужасная Петропавловская крепость так рядом, что я, арестовав злоумышленника, собирался уже ехать домой, стеная и скуля, как маленький щенок.

Но если вы сумеете убедить вашего августейшего отца, то меня просить не надо. Я ваш всегда и всюду. Моя любимая! Нежная! Прелестная!

Ее рука, как попала в плен к Константину Николаевичу, так там и осталась. И ее хозяйка, очаровательная и раскрасневшая, и не подумала вырываться. Ибо, так согласовано Богом, женщина должна попадаться в плен любимому мужчине, чтобы потом стать его ее госпожой.

Впрочем, она все его упрекнула, мягко, чтобы он не обиделся