Хроники новуса - Наталья Викторовна Бутырская

Когда я по глупости попал под тот удар, показалось, будто я с разбегу влетел в каменную стену. Сколько я просидел на земле, потряхивая головой и пытаясь вспомнить, кто я и где? Потом выблевал всё, что наел в то утро. А как сумел встать, так еле устоял на ногах — земля так и кружилась. Пришлось отлежаться несколько дней, от чего Угорь и Колтай изрядно разозлились и накричали на Ломача.

Ломач был не виноват. Он попросту разозлился, ведь до того я изрядно его поколотил. Неловко, когда мальчишка, еще не принесший дары древу Сфирры, побивает старшего.

Но, сказать по правде, те два дня, пока я отлеживался, были самыми лучшими в моей жизни. Колтай уходил по делам, и рядом со мной хлопотала самая красивая девушка — Элианна. Она так мило заботилась обо мне, спрашивала, не нужно ли подать воды, не жарко ли, удивлялась, как это я так ушибся, делая кожаные ремни. Ей интересовало всё: и откуда я родом, и как это я так вымахал, и где встретил Кендора. А я забывал, как говорить и дышать, глядя на тонкие золотистые пряди, выбившиеся из-под чепца, любовался ее чистыми глазами и милой ямочкой, что время от времени появлялась на ее круглой щечке.

Элианна часто говорила со мной, как с маленьким, поучала, как надо себя вести, хотя сама принесла дары Сфирре всего два года назад. Я нарочно расспросил ее об этом, будто страшился, что древо не примет мои дары.

— Примет-примет. Сфирра добрый. Его не заботит ценность дара, главное, чтобы ты сделал это от всего сердца, — щебетала она в клубах мучной пыли. — Я тоже боялась, всю ночь не могла уснуть, даже поплакала. Хранитель корней тогда погладил меня по голове и сказал, что древо Сфирры заботится даже о таком маленьком семечке, как я.

А я толком ее не слышал. От одного ее голоса кружилась голова, ну и чуть-чуть из-за удара Ломача. Если она дотронется до моей руки хотя бы пальчиком, я тут же помру от счастья. Никогда не встречал девушки прекраснее! В деревне были миленькие девицы, но рядом с Элианной они показались бы грубыми дурнушками с резкими каркающими голосами.

Днями я забывался от счастья и любви, а по ночам не мог уснуть от злости и ревности. Колтай возвращался хмурый, молча ел, нехотя отвечал на вопросы Элианны, а потом уходил вместе с ней в темнушку. И я слушал шорохи и скрипы, ее приглушенные вздохи, его рычание… Слушал и скрежетал зубами.

Почему такая девушка досталась этому уроду? Он же ее совсем не ценит! Не благодарит за чистоту в доме, за вкусную еду, не любуется ее красотой и не пытается рассмешить, чтоб услышать ее переливчатый смех. Ладно, Колтай вовсе не урод. С виду он весьма неплох — высок, плечист, тонок, кожа на лице чистая, без оспин и прыщей, оба уха на месте. И если бы он ее любил от всего сердца, я бы смог его простить, но он относится к ней едва ли теплее, чем ко мне. Почему же она согласилась пойти за него замуж?

И я мечтал, как было бы здорово, если бы я встретил Элианну вперед Колтая! Хотя нет, я ведь еще не мог называть себя взрослым. Лучше, если бы Колтая поймали стражи и повесили до знакомства с Элианной, и вот я сейчас встретил бы ее на улочке, пусть возле того самого колодца, подошел бы, помог донести тяжелые ведра с водой, а она бы смотрела на меня своими лучистыми глазами, улыбалась одной ямочкой…

Увы, счастье мое продлилось недолго. На четвертый день Колтай велел идти с ним. Элианна, добрая душа, вступилась, сказала, что я еще не окреп, но он будто и не слышал, махнул мне рукой, мол, давай следом.

Мы пришли в тот же двор, где я дрался с Ломачом. Угорь внимательно посмотрел на меня и сказал, что настало время отрабатывать хлеб и его доброту.

— Если не справишься, я сломаю тебе обе руки и выкину стражникам. Сумеешь пережить еще пятьдесят плетей или нет?

— Так, а делать-то что? — угрюмо спросил я.

После нескольких дней возле Элианны вся эта заваруха с Угрем меня только злила.

— Всё, что велит Колтай.

От этого прозвища мне резануло по сердцу. Почему я должен слушать этого урода? Хотя разве у меня есть выбор? У меня вообще когда-нибудь был выбор?

Мы с Колтаем вышли со двора. Я думал, он повернет к площади Сфирры или к другим добропорядочным улочкам, но он вдруг направился к окраине. Где-то там жил Воробей с подобранной детворой. Неужто Угорь хочет что-то сделать с ними? Но нет, миновало…

По пути Колтай коротко присвистнул, из-за полуразобранной изгороди вынырнул мальчишка едва ли старше Сверчка, подбежал к нам.

— Их трое, — почему-то шепотом выпалил он. — Засели в гнилом доме, вчерась взяли бочонок пива, не заплатили, побили Клеща. Пока не выходили.

Колтай кивнул, бросил мальчишке медяк, выждал, пока тот отойдет подальше, и сказал:

— Слыхал? Трое. Кто со мной заговорит, того не тронь, а двух других выруби, едва я подам голос. Сразу. Замешкаешься — самому будет хуже.

— А кто они такие? — поинтересовался я.

— Овцы, что возомнили себя волками.

Дом и впрямь оказался гнилым. Глиняная замазка на стенах давно облупилась, в обнажившихся дырах виднелись трухлявые доски, казалось, довольно лишь хорошенько пнуть — и дом повалится набок. Я бы в таком остался на ночь лишь из-за нужды. Двери там не было, наверное, ее давно сняли и сожгли для согреву, проем прикрывала лишь тряпица. Колтай небрежно сдернул ее и вошел внутрь, я — следом за ним.

Внутри пахло кислым пивом и прогорклой отрыжкой. Кое-как замотавшись в потрепанные плащи, вповалку дрыхли трое парней, с виду один другого моложе. Я растерянно глянул на напарника. Как их тут бить? Прямо лежачих?

Колтай подошел к ним, небрежно каждого пнул и отошел обратно к двери, сложив руки на груди. Я напрягся. Чаще всего он начинал метать ножи именно из такого положения.

Парни заговорили одновременно:

— А? Что?

— Какая паскуда…

— Ма, я позже встану…

Кое-как продрали глаза, увидели нас и вскочили на ноги. Впрочем, стояли они нетвердо. Один шатнулся и с болезненной гримасой схватился за голову.

— Вы ж не стражники? — прищурился тот, что спал посередине. — Какого долгора