Хроники новуса - Наталья Викторовна Бутырская

Я хотел было ответить да поперхнулся. Ком застрял в горле, не давая дышать.

— Слова? — кое-как пропищал я. — Какие слова?

— Дураком не прикидывайся. Сам же спрашивал про заветные слова. Значит, знаешь, что это такое.

Когда Угорь оказался всего в одном шаге, я не выдержал и ударил его так, как привык бить за это время — поддых. Перепугался еще сильнее и заколошматил уже куда придется: по лицу, по ненавистным обрубкам вместо ушей, по животу, спине, груди. Остановился, лишь когда Угорь распростерся на полу, еле-еле хрипя.

Он сам начал! Это его вина! Если бы я его не ударил, он бы меня порезал на куски, выпытывая заветные слова! А если бы он их вызнал, то сумел бы сделать себе кучу новусов…

Трясущимися руками я обыскал его с ног до головы, вытащил кошель, затем другой. Во втором и лежала моя чеканка, видать, Угорь знал ее ценность, потому таскал с собой всё это время. Ну, или догадывался.

Затем я вытер окровавленные костяшки о его штаны, приоткрыл дверь — вроде никого. Выскользнул наружу и сбежал из таверны через двор.

Глава 24

Надо бежать из города! Сейчас же! Но… неужто я его убил?

Перед глазами стояло разбитое в кровь и мясо лицо Угря. Без привычного надменного вида, без пугающих обрубков ушей, что скрылись под разметавшимися волосами, он выглядел беспомощным и жалким.

Нет, Угорь не мог помереть так просто! Он пару лет держал воров в кулаке. Даже Вдова его боялась, а ведь она чего только на своем веку не перевидала! Начинала с самых низов, уличной девкой, а поднялась до самого верха среди окаянников Сентимора. Поговаривают, что она пусть недолго, но стояла во главе, а потом появился Угорь, безухий малец, которому до виселицы оставался всего шаг. Любой на его месте думал бы лишь о том, как выжить, а он сумел сбить в кучу с десяток воров. Он выкупал их шкуры и уши у стражников, подставлял тех, кто противился ему, кое-кто из его врагов тихо и преждевременно помер. Затем Угорь подтянул парней покрепче, из тех, кому вором не быть, а для обычного мастерового не хватает ума и старания, и стал силой выжимать неугодных. Воробей сказывал, что стычки меж Угрем и Вдовой были тогда нешуточными, каждое утро находили мертвым двух-трех людей с той или иной стороны. А потом Вдова вдруг признала Угря, ни с того ни с сего согласилась разделить город пополам, и никто не знал почему.

А я вдруг догадался. Видать, Угорь не был доволен своим местом, хотел подняться еще выше. Но как? Без ушей в порядочное общество не влезть, сколько серебра не скопи, дочку за такого никто не выдаст, да и благородную кровь из ниоткуда не вытащишь. Потому Угорь решил пойти иной тропкой — сотворить себе несколько новусов. А что? Деньги есть, люди есть, нет только слов и понимания, как оно должно работать.

Я не знал, где и как Угорь добывал ядра. В окрестных лесах кровавых зверей не прям уж так много, да и без новусов их не убить. Наверное, посылал людей в другие города купить их, а, может, и сам ездил, не всякому ведь можно доверить серебро. Да и вряд ли он собрал их много, ну, три, может, четыре ядра. Ломач выжил, кто-то, наверное, нет. А что было бы, собери Угорь с десяток новусов? Захватил бы он весь Сентимор? Да пусть даже бы и захватил! Надолго ли? Пока из культа не пришлют по его душу в три раза больше. Так что задумка его была иной, только я не мог понять, какой именно.

Да и к чему эти пустые размышления теперь, когда он лежит там, в таверне, весь избитый? Угорь еще дышал, когда я сбежал. Я слышал короткие рваные вдохи, больше похожие на хрип.

А что, если я его не убил? Что, если Горшок подымется наверх и спросит, кто это так его отделал? Ха-ха, да ведь и спрашивать не придется. Угорь пошел переговорить со мной, значит, я и виновен. Неизвестно лишь, как быстро всё узнается!

Но я все же не побежал к воротам. А мои монеты? Одежда, иной скарб? Я не мог бросить то немногое, что у меня было.

Первым делом, я пробежался по схронам, собрал чернушки и серебрушки. И впрямь как крыса — не сложил все в одном месте, а разбросал по городу в укромных местах: где закопал, где спрятал в щелях домов, где положил под булыжник мостовой. Потом метнулся в дом, где жил, попытался упихать всё в мешок — не лезет. Мда, за зиму я изрядно разжился вещичками и каждую было жаль бросать. Три одеяла: одно шерстяное, одно валяное, а третье — самое тяжелое — из овечьих шкур, под ним в самый лютый мороз было жарко. Вторая пара башмаков на кожаной подошве. Рукавицы. Два плаща — короткий и длинный. А костяной гребень для волос? А две восковые свечи и масленка в виде сложенных пальцев? А ночной горшок с узором? Таз для мытья? Толстый матрас? Горшок с медом? Я его даже наполовину не съел? И всё это стоило немалых денег! Ради каждой покупки я торговался до хрипоты и нехотя отдавал монеты, что заработал честным трудом. Ну, почти честным. Но ведь не воровал же! И как всё это бросать? Я всякий раз так радовался, глядя на свою комнату, увешанную и обставленную утварью, как не у всякого горожанина случается.

Попытался увязать самое толстое одеяло, но понял, что тогда придется бросать всё остальное. Запихал в мешок свечи, одежду, а ночной горшок не лез! И одеяла никак! И матрас! И чем я думал, когда всё это покупал? Знал же, что после дня Пробуждения буду уходить. Ладно, одеяла — их можно было отдать Воробью, а ночной горшок? Возомнил себя невесть кем, вот и расплачиваюсь.

Еще пометался по комнате, потом плюнул, закинул на плечи мешок, в последний раз посмотрел на оставленный скарб, едва не всплакнул и выбежал из дому.

За зиму я разузнал, что сам культ от Сентимора не очень далеко — всего в трех пеших переходах к северу, потому и двинулся к северным воротам. Хорошо, хоть догадался не