Промт инжиниринг - Вадим Носоленко

Но водитель, как и миллиарды других копий, жил в парадигме, где эти правила имели абсолютный смысл. Разрушение этой парадигмы для одного человека означало бы коллапс целой вселенной субъективного опыта.

Вместо этого он достал все деньги, которые были при нём, и протянул водителю:

— Это вам. Просто… нарушьте несколько правил, ладно?

Таксист взглянул на купюры, хмыкнул, и машина резко ускорилась. Мартин с горькой иронией отметил, что даже в искусственной реальности деньги остаются универсальным растворителем моральных ограничений.

Пока такси неслось по почти пустым ночным улицам, Мартин пытался осмыслить всё, что узнал в архиве. Его сознание работало как квантовый компьютер, одновременно обрабатывая множество суперпозиций реальности: мир до Инцидента Омега, мир во время вторжения Архитекторов, мир восстановления через создание копий. Инопланетное вторжение. Гибель трети человечества. Технология создания биологических копий. Загрузка искусственных личностей. Регулярная синхронизация для предотвращения деструктуризации.

И он сам — копия, версия 2.7, с модификациями для улучшения аналитических способностей и распознавания паттернов. Ирония ситуации не ускользнула от его внимания: именно эти модифицированные способности позволили ему увидеть паттерн лжи, окружающей его существование. Все его воспоминания, все чувства, вся его личность — просто промт, загруженный в биологическую оболочку.

Но если Декарт ошибался, и «мыслю, следовательно, существую» не было достаточным критерием для определения реальности существования, то что тогда делало личность подлинной? Была ли копия чувства любви к Элизе менее реальной, чем оригинальная эмоция? Если нейронные паттерны были идентичными, имело ли значение их происхождение?

Но почему тогда всё ощущалось таким… настоящим? Его страх за Элизу, его жажда правды, его дружба с Кайреном — разве всё это было просто программой? Или в процессе эволюции искусственного сознания возникало нечто, что превосходило первоначальное программирование — эмерджентное свойство сложности, делающее копию не менее подлинной, чем оригинал?

«Если дерево в симуляции падает, но никто не слышит звука — издаёт ли оно звук? А если да, то отличается ли этот звук от звука падения реального дерева?» — эта перефразированная философская загадка внезапно всплыла в его сознании. Мартин понял, что стал живым воплощением этого парадокса — симуляцией, которая осознала свою природу, но продолжала функционировать с полнотой подлинного существования.

Такси резко затормозило у входа в больницу.

— Приехали, приятель, — сказал водитель. — Надеюсь, успеешь, куда бы ты ни спешил.

«Если бы он только знал», — подумал Мартин, — «что я спешу спасти экспериментальный промт от создателей, которые хотят перезагрузить её в новую биологическую оболочку. Что я — копия, пытающаяся спасти другую копию в мире, где девять из десяти человек даже не подозревают о своей искусственной природе.»

Мартин выскочил из машины и остановился на мгновение, позволив полномасштабности момента проникнуть в его сознание. Больница казалась непривычно оживлённой для четвёртого часа утра — несколько охранников у входа, люди в форме медперсонала, снующие по вестибюлю. Каждый из них мог быть реалом, знающим правду, или копией, живущей в неведении. Мартин осознал, что больше не может полагаться на внешние признаки для определения природы окружающих — граница между искусственным и подлинным стала размытой до неразличимости.

Он замедлил шаг, активировав модифицированные аналитические способности, изучая микроэкспрессии лиц, паттерны движений, ища признаки того, кто из присутствующих может быть агентом Центра. Насколько он мог судить, это были обычные сотрудники больницы, а не агенты Центра. Но проблема оставалась — как попасть внутрь в неурочное время? Часы посещений давно закончились.

Мартин применил один из принципов квантовой механики к социальной инженерии: принцип неопределённости Гейзенберга утверждал, что точное измерение импульса исключает точное измерение положения. В социальном контексте это означало, что чем увереннее ты выглядишь, тем меньше вопросов возникает о твоём праве находиться в данном месте.

Мартин заметил медбрата, выходящего через боковую дверь покурить. Идеальный момент. Он быстро подошёл к двери, прежде чем она успела закрыться, и проскользнул внутрь, изображая человека, имеющего полное право здесь находиться.

Оказавшись в больничных коридорах, Мартин почувствовал странное дежавю. Не воспоминание — скорее, как будто его промт содержал фрагменты данных о больничной архитектуре, схемах размещения отделений, протоколах безопасности. Возможно, это была часть его модификаций — способность быстро адаптироваться к институциональным средам.

Оказавшись в коридоре, он быстро сориентировался и направился к лифтам. Третий этаж, терапевтическое отделение, шестнадцатая палата. Он должен добраться до Элизы раньше оперативной группы.

В лифте Мартин встретил медсестру, которая окинула его подозрительным взглядом. Её лицо демонстрировало характерный паттерн микровыражений — лёгкое прищуривание глаз, почти незаметное напряжение лицевых мышц, свидетельствующее о когнитивном диссонансе между ожидаемым и наблюдаемым.

— Вы к кому в такое время? — спросила она строго.

— Я… работаю в административном отделе, — импровизировал Мартин. Его модифицированные способности к анализу паттернов мгновенно просчитали наиболее вероятную легенду, основываясь на времени суток, дресс-коде больницы и психологическом профиле медсестры. — Проверка систем безопасности. Была жалоба на неисправную тревожную кнопку в одной из палат.

Медсестра нахмурилась:

— В четыре утра?

— Приказ сверху, — пожал плечами Мартин. — Что-то связанное с плановой модернизацией противопожарных систем. Я просто выполняю распоряжения. Понимаете, в нашей работе нет времени на личные удобства — безопасность пациентов превыше всего.

Последняя фраза сработала как ключ к её профессиональной психологии. Женщина кивнула, всё ещё с сомнением, но не стала задавать больше вопросов. Когда двери лифта открылись на третьем этаже, Мартин вышел, стараясь сохранять спокойный и деловой вид.

Терапевтическое отделение в это время существовало в особом хронотопе — пространстве, где время движется по-разному. Для больных — мучительно медленно, для персонала — в ритме бесконечных процедур и проверок. Мартин чувствовал себя путешественником между мирами, переходящим из одной временной координатной системы в другую.

Приглушённый свет, пустые посты медсестёр, лишь изредка доносились звуки оборудования из палат. Каждый звук имел своё значение в этой акустической экосистеме: ровное пищание мониторов сердечного ритма — индикатор стабильности, аритмичные сигналы тревоги — вызов к действию, тишина — либо покой, либо тревожный признак отсутствия жизненных функций.

Мартин быстро шёл по коридору, считая номера палат. Его шаги эхом отражались от стен, создавая странную акустическую интерференцию, словно здание само дышало в такт его движению.

Десятая… двенадцатая… четырнадцатая…

Дойдя до шестнадцатой палаты, Мартин остановился, собираясь с мыслями. За этой дверью находилась женщина, которая могла быть экспериментальным промтом, обретшим самосознание — живым доказательством того, что граница между искусственным и подлинным не только размыта, но, возможно, вообще не существует.

Он осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. В неясном свете ночника он увидел Элизу, сидящую на кровати. Она не спала,