Планета парадоксов - Ирина Седова

— И вообще, все это ужасно, — уныло сказала Инка.

У Рябинки защипало в глазах. Чтобы не зарыдать, она отвернулась.

— Пора, — сказал старый космонавт, поставив ногу на ступеньку трапа.

Метнув последний взгляд на небо, Рябинка нырнула в люк. Инка отошла от корабля. Мягко запел двигатель. Всё. Старт. И вместе с убегающей землёй что-то отрывалось от Рябинкиного сердца, пока оно не превратилось в сплошную кровавую рану. И жгучие слёзы заструились по лицу космонавтки.

— Ах, Эльмар, Эльмар, — шептала она, глупая твоя голова. Разве можно быть таким обидчивым? Но как жестоко! Как могли они поступить с тобой так жестоко и несправедливо?

Напрасно было бы сейчас упрекать Рябинку в нелогичности. Хотя она и поверила Инке, будто отнюдь не из-за космической истории Эльмара лишили возможности творить чудеса, но никто не смог бы теперь убедить нашу героиню, будто этот парень способен на что-то плохое. Она готова была держать ответ перед целым миром и на всю Вселенную кричать, какой он хороший. Нет, просто замечательный!

Страстное желание вернуться и убедить Эльмара лететь с ней, охватило Рябинку. А её тренированные руки между тем нажимали на запрограммированные кнопки, пока глаза машинально следили за показаниями приборов.

Тут она вспомнила про Инку, и желание вернуться сильно съежилось в размерах. Что-то несомненно связывало эту особу с Эльмаром.

— Скоро мы выйдем в открытое пространство, — сказала она и, смахнув непослушную слезинку, повернулась к старому космонавту.

Крик ужаса невольно вырвался у неё. И не удивительно! Страшная перемена произошла с её отцом. Он стал совсем бледным и прозрачным — вместо человека в кресле лежало привидение, одетое в одежду отца.

— Проклятая планета, — прохрипел старый космонавт. — Не отпускает… Я слишком долго…

— Нет! — застонала Рябинка. — Не может быть!

Медленно-медленно, постепенно-постепенно до неё начал доходить весь смысл происшедшего. Тайна, почему Эльмар не захотел улетать с ней на Лиску, перестала быть для Рябинки тайной. Старый космонавт не был сумасшедшим. Эльмар и его соплеменники, действительно, были детьми этой планеты и не могли покинуть её пределов!

И Рябинка снова горько заплакала, всхлипывая, и уже не стыдясь своих слёз. Она сама не знала, чего оплакивает больше: отца или свою несбывшуюся мечту о счастье.

Ей было больно, что любовь, о какой она грезила, настоящая и сказочно прекрасная, лишь поманила её, лишь показала ей свой сияющий облик и обернулась обманчивым сновидением.

«Может быть, всё получилось к лучшему? Ну, влюбился бы он в тебя, а дальше? Сейчас плачешь одна, а тогда плакали бы оба. Ты должна радоваться, что всё так получилось: поссорились — и из сердца вон.

Спасительная мысль! Ах, если бы она была правдой! Но Рябинка обманывала себя и знала об этом. Она ощущала всеми фибрами души, что никогда не сможет из-гнать из сердца колючие глаза художника: человека, который «всё может».

— Папочка, не умирай! — заголосила она, бросаясь к отцу. — Ты не должен умирать! Я так долго тебя искала! Это несправедливо! Несправедливо!

Так причитала она, обнимая неподвижное полупрозрачное тело, а звездолёт, сделав полукруг над планетой, уносился в космос.

 

Часть III

ЭЛЬМАР



  

Крушение

Эльмар мог бы, конечно, объяснить Рябинке, за что его лишили могущества. Но рассказ его сделал бы их отношения натянутыми и неискренними. Рябинка неизбежно почувствовала бы себя виноватой в случившемся, а Эльмар был не из тех, кто перекладывает свои печали на чужие плечи.

И вовсе не из-за каких-то там обид он развернулся и ушёл. Он даже не рассердился на Рябинку. В нём просто что-то опустело, словно замолчали какие-то важные струны.

Обеспечив безопасный отлёт Рябинки, Эльмар подождал до середины дня и полетел к Солнечному. Слежки он за собой не обнаружил и убедился таким образом, что его план увенчался успехом. Возле Срединных Гор Эльмар повернул к Долинному. Там, покружив над остатками Рябинкиного острова, он поставил ракетку возле прибрежных камышей и тихо пошел вдоль берега, пытаясь представить по оставшимся следам, где стоял звездолёт, и что сказали Рябинка и Ина друг другу.

И чувства, казалось бы, давно похороненные, вдруг нахлынули на Эльмара. Это было больно, это было страшно, это было просто невыносимо, но тот роковой день снова четко всплыл у него в памяти. И бесконечная тоска сжала голову, подчиняя себе каждый нерв, каждую клеточку мозга.

«Нет, — пронеслось в голове у Эльмара. — Второй раз я этого не переживу.»

Год назад он справился с этим, потому что знал: он по-прежнему нужен, без него не обойтись. А сегодня… ведь он ничего не терял, а тоска вернулась.

Кого он мог обвинять во всех бедах? Только себя. Но обвинять себя не хотелось, и лишь неуютное сознание собственного ничтожества заполняло душу. Жалкий поэтишка, бездарный пачкатель холстов и «подозрительная личность» — вот кем он оказался в глазах единственной девушки, которая заставила его выглянуть из воздушного замка фантазии в реальный мир.

Что ж, не её вина, если крепость его оказалась кривобокой и с трещинами. Если без большой высокой цели смысл жизни для Эльмара потерян и существовать ему больше не для чего, что бы там кто ни говорил.

Эльмар не плакал — о чем тут было плакать? О себе? Не стоил жалости такой неудачник, как он. О своих несбывшихся надеждах? Да ведь их и не было, никаких надежд. И умереть он хотел без помпы и драм: тихо и незаметно исчезнуть из жизни. Уйти и раствориться. Это будет легко и безболезненно. Он знает. И никому он отныне не будет мешать и действовать на нервы. Машины ведь уничтожают, если их конструкции неудачны, вот и его пора демонтировать.

Эльмар пошёл к своей ракетке. Он не торопился. Решение его было твердо, и незачем было пороть горячку. Он шёл и думал, как ему убрать ограничитель высоты. Эльмар сам создал эту модель два года назад в свои лучшие времена и сам же материализовал. Хотя ничем особенным от серийных машин она не отличалась, но служила ему безотказно. И вот теперь должна была умереть вместе с хозяином.

Эльмар нежно погладил рукой тёмно-зеленый корпус и полез в мотор. Через два часа он сел в кабину и включил двигатель.

— Да, — сказал он себе с грустным удовлетворением. — кое-чему меня в школе выучили.

«Написать, что ли записку? Нет, не надо. Мартин станет мучиться, обвинять себя в нечуткости… Зачем?»

Машина тронулась и помчалась в