Наследник 4 - Дмитрий Шимохин

Я уезжал из Суздаля, добившись своего, укрепив свою власть не силой оружия, а силой слова и закона.

После радушного приема в Суздале войско двинулось дальше с воодушевлением. Мы миновали старые погосты, густые леса и вышли на широкую дорогу, ведущую к одному из старейших городов. И вот на высоких холмах над Клязьмой показался Владимир.

В отличие от уютного, почти сказочного Суздаля, Владимир предстал перед нами как могучий, суровый исполин, помнящий величие и ордынские набеги. Надо всем городом, над десятками церквей, доминировал огромный золотой купол Успенского собора, а въезд в город, словно страж из былинных времен, преграждали величественные белокаменные Золотые ворота.

Войско, гремя оружием, торжественно проходило под их древними сводами. Я ехал во главе колонны, но мыслями был далеко. Я уже бывал здесь, всего несколько лет назад. Тогда молодой и никому не известный князь Старицкий с парой десятков людей въезжал в эти же ворота. Помню, как я с благоговением смотрел на эти древние стены, чувствуя себя песчинкой. Помню, как отправился на торг закупать тегиляи и бумажные шапки для своих людей, как торговался за каждый рубль. Помню, как пришел в монастырь Пресвятой Богородицы, чтобы поклониться мощам своего предка, святого князя Александра Невского, как меня там перехватил местный воевода князь Иван Болховской и почти силой усадил за свой стол, выпытывая московские новости. Тогда я был гостем, которого требовалось развлечь из вежливости.

А теперь… Те же стены, те же ворота. Меня больше не проверяла стража — воевода и духовенство уже ждали у ворот с низким поклоном.

Накрыло осознание того, как далеко я зашел и как невообразимо высоки теперь ставки…

Прием во Владимире был более сдержанным и официальным, чем в Суздале. Местный воевода, человек осторожный, принял нас в своем кремлевском дворе. После обмена приветствиями он перешел к делу.

— В городе и уезде неспокойно, княже, — доложил он, избегая моего взгляда. — Не бунтуют, нет, но умы в смятении. Слухи ходят…

— Какие слухи? — спросил я прямо.

Воевода замялся.

— Разные. Одни говорят, что ты герой, спасший Москву от изменников Шуйских. Другие шепчут, что ты чуть ли не сам убил царя Дмитрия…

Он сделал паузу и добавил самое главное:

— А третьи, и этих слухов все больше, передают из уст в уста, что царевич Петр не разбойник, а истинный наследник, которого сам покойный государь признал братом и позвал на помощь. Говорят, он идет не грабить, а карать убийц своего названого брата. Народ в смятении, княже. И не знает, кому верить.

Я слушал это с каменным лицом. Информационная война, которую я предвидел, была уже в самом разгаре. Моя хитроумная история, рассказанная в Думе, еще не дошла сюда, а лживые слухи — уже здесь.

— То, что доходит до вас обрывками и сплетнями, я скажу вам прямо, как есть, — произнес я спокойно, твердо и уверенно. Я изложил им свою официальную версию: о предательстве Шуйских, о гибели царя и о «военной хитрости» Дмитрия, который хотел заманить самозванца в ловушку.

Но я понимал, что одних слов мало. Кивнул Василию, и тот достал из ларца тяжелый свиток с вислой восковой печатью.

— А вот государев и боярский приговор, дабы пресечь все кривотолки.

Я передал грамоту воеводе.

— «Петр» объявлен вором, самозванцем и изменником. Прикажи зачитать этот указ на всех площадях и торгах, чтобы каждый человек во Владимире знал правду, а не слушал бабьи сплетни.

Вид официального указа, подкрепленного моим войском, произвел должное впечатление. Владимирская знать поспешила заверить меня в своей полной и безоговорочной верности.

Когда мы покидали город, направляясь к Гороховцу, я ехал рядом с Воротынским.

— Слухи бегут быстрее войска, князь, — мрачно заметил я.

— Их сеют намеренно, государь, — мудро ответил старый боярин. — Враг уже воюет с нами, хоть мы его еще и не видели. Воюет словом и ложью.

Я ничего не ответил, лишь крепче сжал поводья, а сам смотрел на дорогу, ведущую вперед. Мне нужно было как можно скорее добраться до Гороховца, требовались точные сведения от Агапки.

Через несколько дней пути на исходе дня я увидел впереди знакомые очертания. На высоком крутом берегу Клязьмы стоял Гороховец. Не могучий град, как Владимир, а небольшой, коренастый город-крепость, вросший в свой холм. Я узнавал все: земляной вал высотой в пять метров, по гребню которого темнели бревенчатые стены и пять башен крепости. Под горой, у самой реки, виднелся укрепленный посад с домами пушкарей и двумя монастырскими подворьями. А на другом берегу — маленький острог с единственной башней.

Вон там, на посаде, стоит деревянная церковь, а рядом с ней — простая звонница, два столба с перекладиной.

Когда авангард приблизился к городу, случилось то, чего я не ожидал. Весь город высыпал нам навстречу. Из простого посада и из укрепленного, с торговой площади, что в «верхнем» городе, — бежали люди. И это была не та настороженная толпа, что встречала меня в Суздале и Владимире. Это была толпа, которая радовалась.

— Князь наш! Андрей Владимирович! Войско-то какое привел!

Они знали меня. Простые посадские люди, купцы, ремесленники — многие из них видели меня, когда я еще не был князем. Да и о делах моих были наслышаны. Они махали руками, женщины крестились, мужики снимали шапки. Это была первая искренняя, горячая народная поддержка, которую я почувствовал с начала всей этой заварухи. И она согрела меня до глубины души.

Войско, слишком большое для маленького города, я приказал поставить лагерем на лугах за посадом. А сам в сопровождении въехал в город. Мы двигались по знакомым улицам, и я чувствовал на себе сотни гордых и полных надежды взглядов.

Меня тут же встретили хлебом с солью подьячие и даже голова полка, сгибаясь и держась за спину. Весь полк меня встречал, все знакомые лица.

— Агапка должен меня тут ждать с вестями, — выдал я, осматривая толпу, и вот он вышел вперед.

Он был худ, лицо осунулось и покрылось дорожной пылью, одежда была изрядно потрепана. Но в его глазах горел острый, цепкий огонь. Агапка.

Я дал себя провести в дом головы, где тут же накрыли стол. Вокруг на лавках расселись мои ближники, воеводы и лучшие люди города. Лишь Агапка