Золотая лихорадка. Урал. 19 век - Ник Тарасов

должен описать и узаконить все, что мы здесь сделали. Первое — устав артели. Пропиши все: правила приема, рабочий день, систему оплаты, запрет на пьянство, долю за самородки. Все, о чем мы говорили. Чтобы все было по закону, по совести. Второе — реестр работников. Все до единого, от меня до Марфы, с указанием должности и жалованья. Мы — не банда беглых, мы — официальное предприятие. Третье, и самое главное, — отчет о добыче. Мы ведем строгий учет. Каждый золотник, каждый фунт. И мы готовы платить с него в казну положенную десятину. Понимаешь? Мы — не воры, мы — честные государевы налогоплательщики!

Степан сделал большой глоток вина, и его глаза загорелись. Он понял. Он понял красоту замысла. Мы не будем оправдываться. Мы нападем первыми.

— А шлюз? — спросил он. — Они же прицепятся к «нелицензированному механизму».

— А ты назови его не «шайтан-машиной», а «промывочным станком улучшенной конструкции для повышения производительности и более полного извлечения золота в пользу казны», — отчеканил я. — Напиши прошение на его регистрацию. Мол, мы изобрели, испытали и теперь просим контору его узаконить для блага Отечества!

Степан расхохотался. Тихим, сдавленным, но совершенно счастливым смехом. Страх ушел. Перед столом сидел не спившийся чиновник, а виртуоз, маэстро канцелярской интриги. Он взял перо, обмакнул его в чернила, и его рука замерла над листом, как лапа хищника перед прыжком.

— Не мешайте, — прошептал он, не поднимая головы. — Я работаю.

Я оставил его, зная, что он справится. Я повернулся к Игнату и Елизару.

— Теперь физическая защита. Но не та, что вы думаете.

Мы вышли на крыльцо. Ночь была тихой и черной.

— Игнат, поднимай своих волков. И моих артельщиков. Всех. Вооружай. Винтовки — твоим людям. Нашим — ружья, топоры, тесаки. Но приказ один, и ты доведешь его до каждого: ни одного выстрела без моей прямой команды. Ни одного! Мы не нападаем. Мы защищаем свой дом.

Игнат молча кивнул и растворился в темноте казармы.

— Елизар, — я повернулся к старику. — Все ловушки, которые мы ставили, — деактивировать. Снять самострелы, завалить ямы, убрать петли. Все до единой. Путь к нашему дому должен быть чистым и открытым. Они должны прийти сюда без помех.

Старик посмотрел на меня с недоумением.

— Как же так, Андрей Петрович? Сами же строили…

— Раньше мы защищались от бандитов. А завтра к нам придет «закон». И если хоть один из них сломает ногу в нашей яме, нас обвинят в нападении на представителей власти. Мы должны быть чисты. Как слеза младенца.

Елизар нахмурился, но спорить не стал. Он бесшумно исчез в лесу, чтобы разобрать наши смертоносные творения.

Оставалась третья, самая важная часть плана. Психологическая. Я вернулся в общий зал. Через полчаса он был полон. С одной стороны, у стен, стояли двенадцать волков Игната, сжимая в руках новенькие винтовки. С другой — мои работяги, бледные, испуганные, но с упрямой решимостью. Я вышел в центр.

— Завтра утром к нам придут гости, — сказал я, и мой голос гулко разнесся под бревенчатым потолком. — Чиновник Аникеев, урядник и два десятка головорезов Рябова под видом охраны. Они придут, чтобы объявить нас бандитами и забрать все, что мы создали. У них есть бумага. Они считают, что это их право.

Я обвел взглядом их лица.

— Утром, когда они подойдут, вы все будете на своих местах. Но вы не будете прятаться. Вы выйдете и встанете. Здесь, перед домом. В две шеренги. Без оружия в руках. Оружие будет лежать у ваших ног. Вы будете стоять молча. И смотреть на них. Просто смотреть.

По рядам артельщиков прошел недоуменный ропот.

— Как это — без оружия? — не выдержал Петруха. — Да они нас голыми руками возьмут!

— Они не посмеют, — ответил я. — Они идут сюда, чтобы спровоцировать нас на бой. Они хотят, чтобы мы начали стрелять. А мы не дадим им этого. Мы покажем им не банду, а строй. Не разбойников, а дисциплинированную артель, которая стоит на своей земле.

Я повернулся к волкам Игната.

— Ваш выход будет позже. Когда я подам знак, вы появитесь. Из казармы, из леса, со всех сторон. С винтовками наперевес. И просто возьмете их в кольцо. Без единого выстрела.

Я вернулся в контору. Степан, не отрываясь, скрипел пером. Рядом с ним росла стопка исписанных листов. Воздух был пропитан запахом чернил, сургуча и гениальности.

Рассвет мы встретили на ногах. Когда первые лучи солнца коснулись верхушек сосен, все было готово. Лес вокруг был чист. Моя артель, двадцать человек, включая Марфу и ее внучку, стояли двумя молчаливыми шеренгами перед срубом. У их ног лежали топоры и ружья. Лица их были серьезны и сосредоточены. Волки Игната, как призраки, растворились в еще не достроенной казарме и в ближайшем подлеске.

А я, одетый в поношенный сюртук, стоял на крыльце. Рядом со мной, с папкой, туго набитой бумагами, стоял Степан. Он был бледен, под глазами залегли тени, но он стоял прямо, и в его взгляде была гордость. Мы ждали.

Они появились на опушке когда солнце уже поднялось выше сосен. Впереди, на коренастой лошадке, ехал Аникеев. Рядом, на точно такой же лошадке ехал урядник в своем потертом мундире. За ними, растянувшись нестройной толпой, шли люди Рябова. Я узнал Хромого и его рябого подручного. Они шли нагло, уверенно, предвкушая легкую победу.

Но когда они вышли на поляну и увидели нас, их шаг замедлился. Они остановились. Я видел, как вытянулось лицо Аникеева. Он ожидал увидеть испуганных, забившихся в избу мужиков. А увидел молчаливый, неподвижный строй. Он увидел порядок. И это сбило его с толку.

— Именем закона! — крикнул он, но голос его прозвучал неуверенно, почти пискляво. — Приказываю всем оставаться на своих местах! Проводится инспекция!

Он спешился и, стараясь держаться уверенно, направился к нам. Урядник и головорезы Рябова двинулись за ним.

Я медленно спустился с крыльца и пошел им навстречу. Один.

— Доброго утра, господин Аникеев, — сказал я спокойно и даже приветливо. — Рады гостям. Особенно представителям власти. Мы как раз готовили для вас документы.

Я остановился в десяти шагах от него.

— Какой приятный сюрприз, — проскрипел Аникеев, пытаясь скрыть растерянность. — А что это у вас тут за построение? Войнушку затеяли, Воронов?

— Что вы, Павел Игнатьевич, — я улыбнулся. —