Золотая лихорадка. Урал. 19 век - Ник Тарасов

В этот момент Степан, как по команде, шагнул вперед и протянул Аникееву свою пухлую папку.

— Вот, господин коллежский регистратор. Полный отчет о деятельности нашей старательской артели «Воронов и Ко». Устав, реестр работников, ведомость по добыче золота и прошение о уплате десятины в казну. Все заверено и пронумеровано. Мы работаем честно.

Аникеев ошалело уставился на папку, как баран на новые ворота. Он взял ее, открыл. Его глаза забегали по строчкам, написанным каллиграфическим почерком Степана. Я видел, как меняется его лицо. Оно становилось то красным, то белым. Его план, его гениальный юридический план, рушился на его глазах. Он пришел обвинять нас в беззаконии, а мы подсовывали ему под нос стопку безупречных документов, доказывающих обратное.

— Это… это что такое? — пролепетал он.

— Это, Павел Игнатьевич, порядок, — ответил я. — То, за что вы, как представитель власти, и должны радеть.

— Но… у меня предписание! — взвизгнул он, вытаскивая из-за пазухи свою бумагу. — О незаконных постройках! О самовольном захвате…

— Все постройки временные, до получения официального разрешения, о чем мы как раз собирались подать прошение, — парировал Степан, не моргнув глазом. — А земля получена нами по закону. Вот копия челобитной с вашей же резолюцией, Павел Игнатьевич.

Аникеев задохнулся. Он был в ловушке. В своей собственной, бюрократической ловушке.

Но тут вмешался Хромой. Он понял, что комедия затягивается.

— Хватит бумажками трясти! — рявкнул он, делая шаг вперед. — Мы пришли за золотом! А ну, пошли вон отсюда, пока целы!

Его люди, ободренные окриком, двинулись за ним, угрожающе поднимая дубины и ножи.

— А это что за люди с вами, господин Аникеев? — спросил я, не обращая внимания на Хромого. — Это и есть ваша комиссия?

— Это… это охрана! — нашёлся чиновник.

— Охрана? От кого? От нас? От безоружных старателей?

И в этот момент я подал знак.

Я просто поднял руку. И лес ожил.

Из-за недостроенной казармы, из-за поленниц, из-за кромки леса, со всех сторон, беззвучно, как призраки, вышли они. Двенадцать волков Игната. Они не бежали. Они шли медленно, вразвалочку, держа винтовки наперевес. Солнце блеснуло на примкнутых штыках. Они не целились. Они просто шли. И заняли позиции, беря всю рябовскую кодлу в кольцо.

На поляне воцарилась мертвая тишина. Головорезы Рябова замерли. Они смотрели на винтовки, на двенадцать пар холодных, не обещающих ничего хорошего глаз, и их наглая уверенность испарилась. Они поняли, что пришли не на грабеж. Они пришли на войну, к которой совершенно не были готовы.

Аникеев стоял белый как смерть, его нижняя губа дрожала. Хромой медленно пятился назад, его рука тянулась к ножу, но он не решался его вытащить.

— Что… это значит, Воронов⁈ — прохрипел Аникеев. — Это бунт!

— Это не бунт, Павел Игнатьевич, — ответил я все так же спокойно, хотя у самого сердце колотилось, как сумасшедшее. — Это самооборона. Вы пришли к нам с вооруженными людьми, которые угрожают моей артели. И я, как ее глава, обязан защитить своих работников. Эти люди, — я кивнул на волков, — моя личная охрана. Нанятая на законных основаниях для защиты от разбойников.

Я сделал шаг к нему.

— А теперь, господин чиновник, у вас есть выбор. Либо вы принимаете наши документы к рассмотрению, проводите свою инспекцию, как и положено по закону, и мы расходимся с миром. Либо… — я посмотрел на Хромого и его замерших бандитов, — либо вы объясняете мне, на каком основании вы привели на мою землю этих вооруженных людей. И тогда уже я буду писать бумагу. Не вам, а в вашу контору. О превышении власти, о сговоре с преступными элементами и о попытке вооруженного грабежа.

Я замолчал, давая ему осознать всю глубину его падения. Он попался. Не просто в юридическую, а в настоящую, физическую ловушку. Он стоял между моей безоружной, но монолитной артелью и дюжиной профессиональных убийц с винтовками. И выхода у него не было.

Он стоял, и по его щеке медленно ползла капля пота. В полной тишине было слышно, как где-то в лесу испуганно закричала сойка. Битва была выиграна. Без единого выстрела.

Глава 16

Тишина на поляне звенела так, что, казалось, я слышу, как в жилах Аникеева стынет кровь. Он стоял, зажатый между двумя мирами: миром грубой силы, который представляли мои волки с винтовками, и миром закона, который я, словно фокусник, вытащил из рукава в виде папки Степана. Его лицо, еще недавно багровое от спеси, стало белым, как полотно. Пот, выступивший на лбу, смешивался с дорожной пылью, превращая его в жалкую пародию на представителя власти.

Хромой медленно пятился, его взгляд метался по моим людям, которые так недвусмысленно их окружили. Он был хищником, попавшим в капкан, и инстинкт подсказывал ему, что любое резкое движение станет последним. Его головорезы, еще минуту назад готовые рвать и метать, теперь стояли не шевелясь, напоминая стаю побитых собак, встретившихся с волками.

— Я… я всего лишь исполняю свой долг! — наконец выдавил из себя Аникеев, и голос его сорвался на фальцет. Он судорожно сглотнул, пытаясь вернуть себе хоть каплю достоинства. — Раз вы… готовы к сотрудничеству… то инспекция так инспекция!

— Вот и прекрасно, — я позволил себе легкую, холодную улыбку. — Мы всегда рады закону, Павел Игнатьевич. И людям, которые его представляют. Прошу.

Я широким, приглашающим жестом указал на наш лагерь. Это был театр, и я был его главным режиссером. Я видел, как дернулся от злости Хромой, как скрипнул зубами урядник, но они были бессильны. Комедия должна была продолжаться.

— Арсений Семенович, — я повернулся к приказчику, который все это время стоял чуть поодаль, сохраняя ледяное спокойствие. — Вы и ваши люди, разумеется, тоже приглашены. Как свидетели. Чтобы все было по чести.

Приказчик лишь едва заметно кивнул. Он единственный из них понимал, что партия проиграна, и теперь его задача — минимизировать ущерб для репутации хозяина.

— Итак, господин Аникеев, с чего желаете начать инспекцию? — спросил я с любезностью трактирщика, предлагающего меню. — Может, сперва осмотрим условия проживания моих работников? Уверен, вам будет интересно сравнить их с тем, к чему вы привыкли в поселке.

Я повел их к нашему главному срубу. Рябовская кодла и мои волки шли параллельными курсами, не смешиваясь,