Фантастика 2025-103 - Сергей Благонравов

— Не бойся, — понимающе усмехнулся горец. — Они только тела возьмут. Я не воевать приехал. Мое слово — закон.

Словно в ответ на его высказывание в конце улицы появилась арба, за которой спешили двое грузчиков. Дождавшись, когда они покинут территорию станицы, Матвей наполовину прикрыл воротину и отправился на двор к Никандру, куда увел добытых коней. Быстро отвязав животных от коновязи, он порадовался про себя, что не стал снимать с них седла, и повел всю пятерку к околице.

— Забирай, — протянул он поводья горцу, так и стоявшему у ворот.

— Джигит, урус, — скупо улыбнулся тот, забирая поводья коней. — Меня зовут Махмад-ходжа.

— Елисей, — представился парень местным именем. — Ты правда ходил в Мекку пешком? — не удержавшись, спросил он.

— Знаешь наши обычаи? — удивился горец.

— Я здесь родился, — пожал Матвей плечами.

— Да. Пешком ходил, — кивнул Махмад.

— Хорошее дело, — нашелся парень. — Нам в Иерусалим так просто не пройти. Турки не пускают. Много паломников наших у них рабами стало. Не думают турки, что против воли Бога идут.

— Все в руках Аллаха. Если сильно веришь, дойдешь, джигит, — улыбнулся в ответ горец и, разворачивая коня, громко, так, чтобы слышали его попутчики, добавил: — Живи спокойно, Елисей. Мой род в твой дом не придет больше. Это тебе я, Махмад-ходжа, обещаю.

— Ас-салам, — только и нашел, что ответить Матвей.

— Джигит, урус! — расхохотался горец и пришпорил коня.

— Чего это он такой радостный уехал? — раздался спустя несколько минут вопрос, и Матвей, провожавший гостей задумчивым взглядом, развернулся к бабке.

— Получилось с ним правильно поговорить, — устало вздохнул парень. — Зато слово дал, что из его рода к нам больше никто не придет.

— Да ты никак ему его бандитов бесплатно отдал, — вдруг вскинулась бабка.

— За коней сто рублей взял, а тела отдал, — кивнул Матвей.

— Ай да внучок, ай да хитрюга! — рассмеялась Степанида. — И честь свою показал, и внакладе не остался.

— Откуда чести взяться, ежели мертвыми врагами торговать? — не понял Матвей и, почувствовав слабость, прислонился плечом к воротине.

— Ты чего, внучок? — всполошилась бабка, заметив его состояние. — Неужто поплохело?

— Немного, — нехотя признался парень. — Я домой пойду, бабушка, — отдышавшись, сообщил он. — Тяжело еще мне.

— Ступай, милый, ступай, — закивала Степанида, пытаясь подхватить его под руку.

— Я сам, бабушка. Ты лучше скажи, как Никандра хоронить будем?

— Да как обычно. Домовину ему сыны давно уже сколотили. Вот мы с Парашей его и обмоем, и закопаем, и молитву прочтем, как умеем. Что ж поделать, ежели попа в станице нет. Добрый казак Никандр был. Так что сделаем все, как полагается, — заверила бабка, помогая ему перебраться через тын.

— Спасибо, бабушка. Ты иди, я тут посижу малость, — вздохнул Матвей, тяжело опускаясь на лавку.

Очередной приступ слабости оказался весьма некстати, но организм после болезни все никак не мог вернуться в нормальное состояние. Степанида, убедившись, что с ним все будет нормально, поставила свое ружье к стене и моментально куда-то унеслась. Вообще, Матвея иногда поражала сила и работоспособность этой пожилой женщины. По ее собственному признанию, бабке было уже около семидесяти, а она умудрялась крутиться по дому и перемещаться по двору со скоростью электровеника.

— Да уж. «Были люди в наше время, не то что нынешнее племя: богатыри — не вы», — припомнил он строки из поэмы. — Тут бабка старая шустрит как заведенная, а ты словно развалина кряхтишь, — укорил он себя. — Ладно, что дальше делать станем? — задал он вопрос самому себе и, помолчав, ответил:

— Первым делом себя в порядок приводить. И попутно по всем хатам все полезное собирать. Неприятно, но надо. А еще нужно под себя хоть какой-то транспорт придумать. Если придется отсюда уходить. С голыми руками ты в дороге легкой добычей станешь. В общем, думай, Матвей-Елисей. Головой думай, а не остальными частями тела. И еще. Раз уж попал сюда, начинай привыкать к новым реалиям. Начни с собственного имени. Забудь, что ты Матвей. Теперь ты Елисей Кречет. Казацкий сирота, от болезни память потерявший. На том и стой.

Приняв решение, он облегченно усмехнулся и, откинувшись на стену, прикрыл глаза. В этом блаженном состоянии его и застала бабка, вернувшаяся часа через два. Присев радом с ним на лавку, она устало потерла поясницу и, вздохнув, тихо пожаловалась:

— Едва управились вдвоем. В домовине тяжелый уж больно оказался. Едва не уронили. Ну да справились. А ты у меня как, внучок?

— Жить буду, — привычно отшутился Елисей и едва не выругался в голос за собственную глупость.

— Ну и слава богу, — улыбнулась уголками губ бабка, не обратив внимания на его слова. — Сейчас отдышусь и на стол накрою. Вечерять уж пора. Стемнеет скоро.

— Не спеши, бабушка. Посиди, передохни, — посоветовал парень. — Поесть и при лучине можно. Мимо рта ложку не пронесу. Ты уж прости, но сама видишь, помощник из меня еще тот. Кто бы самому помог, — извинился он, виновато усмехнувшись.

— Да господь с тобой, внучок. Где это видано, чтобы казак в доме хозяйничал, когда баба на ногах? — возмутилась Степанида.

— Так вроде говорят, что мужик все уметь должен, — попытался выкрутиться Елисей.

— Одно дело уметь, а другое — самому возиться. Нет, внучок. Дом — это бабье дело, — не уступила бабка.

— Что-то я запутался, — подумав, признался парень.

— А ты вон Домострой почитай, чтобы путаницы не было. Ты ж в грамоте у батюшки первым был. И церковный, и греческий текст читал легко. А Домострой на старом языке и писан, которым теперь только в церкви пишут. А книжку я тебе принесу, — пообещала бабка, поднимаясь.

— Грамотные тут казаки были, — буркнул про себя Матвей.

Степанида вернулась, неся в руках увесистый фолиант в деревянном переплете. Аккуратно положив его на колени, парень расстегнул замок и, раскрыв книгу, удивленно хмыкнул. С первого взгляда было понятно, что написана она вручную, на старославянском, или церковно-славянском, как его стали называть в его время. С интересом перелистывая страницы, он неожиданно понял, что может разобрать написанное и понимает смысл прочитанного.

Это открытие Матвея обрадовало. Получается, что память бывшего владельца этого тела у него осталась. Это не могло не радовать. Ведь если постараться, то можно будет все это потихоньку вытянуть на поверхность и пользоваться, не особо опасаясь попасть впросак. Полное незнание местных реалий его напрягало больше всего. Если здесь, с бабкой еще можно было сослаться на болезнь, то в большом мире это может и не прокатить.

Увлекшись, он и сам не заметил, что на улице почти стемнело. От книги его оторвал только голос