Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

нужно, — проговорил Мельников. — Я как раз потому и пришёл к тебе. Но речь пока идёт не об обходе Закона, сейчас мне требуется немного другое. Дело в том, что сегодня нужно сформировать выездную бригаду медиков, человек десять, пара хирургов, анестезиолог, младший медперсонал. И я бы хотел, чтобы ты в неё вошёл.

— Выездная бригада? Для чего? Куда? — удивился Егор Саныч.

— На АЭС. К Савельеву, — коротко ответил Олег.

— На АЭС? — Егор Саныч удивлённо присвистнул. — Значит, там всё-таки АЭС. Надо же. Атомная электростанция… Стало быть в официальных сообщениях не врут. В Башне действительно есть ещё один источник энергии, и Савельев о нём знал? И тогда знал, когда людей тысячами на смерть отправлял? Да… я, конечно, всегда понимал, что политика и власть для Савельева первичны, но, чтобы такой цинизм…

— Всё не так просто, Егор Саныч, — перебил его Мельников, но Ковальков поморщился.

— Олег, я тебя прошу. Уж ты-то не начинай. Я, конечно, понимаю, что там наверху, где ты сейчас, всё устроено по-другому, может, даже и оправдание существует всей этой мерзости и грязи, но я… я отказываюсь понимать. И ты меня, пожалуйста, сюда не впутывай. Я — врач, у меня тут люди, а там у вас…

— Там тоже люди, на АЭС, — заметил Мельников. — Раненые. Судя по списку медикаментов и оборудования, которое им нужно, там есть тяжёлые. И потому я прошу тебя, Егор, помоги.

— Почему я? Олег, у меня перерыв в практике был большой, ты же это знаешь не хуже меня. Я и здесь-то сложные операции стараюсь не брать, чтобы не дай бог не напортачить. Да и стар я уже, найди кого помоложе.

— Мне нужен человек, которому я доверяю, Егор, — ответил Мельников. — Очень нужен.

— Ясно-понятно. Политика, мать её. Так, Олег?

Он вглядывался в напряжённое лицо Олега, пытаясь понять, куда тот клонит.

— Да, политика, — нехотя признал Олег. — Мне нужен человек, который передаст Савельеву информацию.

— Олег, да пойми ты меня! Я для ваших политических игр не создан, не наградил господь бог требуемыми качествами. Да я и не хочу, если честно. По мне, что Савельев, что Ставицкий-Андреев, оба — упыри. Для них человеческие жизни — это цифры в графиках и планах. Новый правитель хочет снова Закон ввести? Да что там, фактически уже ввёл. Так и Савельев его не отменил — приостановил только. И нет никакой гарантии, что не вернул бы его обратно через несколько месяцев, снова обосновав всё какой-нибудь необходимостью и угрозой для общества. К тому же Савельев знал про существующий источник энергии, наверняка знал, иначе и быть не может, — Егор поднял руку, заметив, что Мельников хочет что-то возразить. — И не говори мне ничего, Олег. Не существует в этой ситуации никаких оправдывающих слов и аргументов, все они притянуты за уши. И для меня всё это значит только одно: тогда, вместо закона Савельев мог всё повернуть по-другому. Мог, но не стал. Почему не стал — мне плевать. Я не хочу в это вникать и пытаться понять, что там Савельевым руководило. Потому что для меня, люди — не цифры, они живые. У каждого была своя жизнь со своими радостями и печалями, у каждого были родные и близкие. Это трагедии, сотни тысяч трагедий, и у каждой такой трагедии есть лицо. А поэтому мне всё равно, кто из них будет у руля. Андреев, Савельев… Они оба друг друга стоят.

— Поверь мне, Егор Саныч, по сравнению со Ставицким-Андреевым, Савельев — просто ангел с крыльями. Ты думаешь, что я Савельева внезапно полюбил? Нет. Мое отношение к Павлу Григорьевичу и тем более к Закону не поменялось. Потому что Савельев печётся о человечестве в целом, не понимая при этом, что человечество, оно из людей состоит. А людей он не видит. Только идею свою. Да, в некотором роде, ты прав. Люди для Савельева — цифры. Но для Ставицкого…

Мельников сделал паузу, пытаясь справиться с собой, на лице промелькнуло неприкрытое отвращение, и добавил, неожиданно повысив голос:

— То, что собирается сделать Ставицкий, Егор, это не просто преступление. Это самое омерзительное, что можно придумать.

— Не понимаю, что может быть омерзительнее отправки сотен тысяч людей на смерть только по причине их бесполезности для общества, — упрямо буркнул Егор. Ему странно было видеть обычно бесстрастного Олега таким возбужденным, но сдаваться без боя он не собирался.

— Понимаешь, — Олег усилием воли согнал с лица выражение гадливости. — С одной стороны ты прав, конечно. Ставицкий-Андреев тоже, вроде Савельева, о судьбе человечества печётся. Только если у Павла Григорьевича идеальное общество выглядит вполне себе справедливым, то Ставицкий… Как тебе искусственное выведение людей? Насильственное оплодотворение, выбраковка негодных к размножению особей с принудительной кастрацией? Как тебе маленькие дети, которых именуют образцами, лишают родителей и воспитывают в условиях, калечащих психику? Так, что и человеческого там ничего не оставят, одни инстинкты, которые тоже будут брать под контроль. Как тебе такое, Егор Саныч?

Мельников всё-таки не выдержал — сорвался. Его лицо раскраснелось, глаза стали непривычно злыми, ощетинились острыми иголками, заблестели холодной сталью.

— Я слышал, что новый Верховный помешан на чистоте рода, — растерянно проговорил Ковальков. — Ну, вроде как аристократию собрался вернуть.

— Аристократия — это только вершина айсберга. Всё намного страшнее. Сегодня он показал мне программу. Она называется «Оздоровление нации». От оздоровления там одно только название, а по сути это какое-то утрированное продолжение опытов доктора Менгеле, помнишь такого исторического персонажа? Мы проходили на истории медицины. И теперь эту программу Ставицкий собрался внедрять. У него уже всё готово, понимаешь? Всё готово. Он давно её разрабатывал, тайно вёл исследования в лаборатории у меня под носом. Некрасов… Помнишь Некрасова?

Егор Саныча как ударили под дых. Некрасова он помнил — таких людей из жизни не вычеркнешь, здесь даже память забывает о своём милосердии, — и, пожалуй, это был единственный человек, смерти которому Егор желал. Стыдился своей ненависти, пытался с ней бороться, но ничего не мог сделать. Этот человек — большой, громкий, кажущийся добродушным рубахой-парнем, не глядя отправил на смерть несколько десятков беременных женщин. Ради карьеры отправил. План выполнял…

Иногда Ковальков думал, что если бы судьба распорядилась так, что тогда вместо раненого Савельева перед ним оказался Некрасов, то он оставил бы его истекать кровью. Наплевав на все клятвы, на своё человеколюбие и на профессиональную этику. Так он думал и вместе с этим знал, что всё равно сделал бы всё от него зависящее. Сделал, продолжая ненавидеть и его, и себя.

— Так вот, Егор Саныч, если я