Любовь, смерть и роботы. Часть 1 - Тим Миллер

— Как это «на сегодня закончила», если ты еще нужна нам? — раздался развязный мужской голос невдалеке.

— Таким, как ты, не пристало привередничать, — со смехом добавил второй.

Оглянувшись на голоса, я увидел китаянку, стоявшую в тени возле станции фуникулера. Узкое платье-чонсам в западном стиле и крикливый макияж не оставляли сомнений в ее ремесле. Ей преграждали путь двое англичан. Один тянул к ней руки, пытаясь обнять, а она осторожно пятилась от него прочь.

— Прошу вас, — сказала она по-английски, — я очень устала. Возможно, в другой раз.

Голос первого зазвучал жестче.

— Давай-давай, без глупостей, — сказал он. — Это не обсуждается. Ступай с нами и делай, что полагается.

Я подошел к ним.

— Эй…

Оба обернулись ко мне.

— Что происходит?

— Не твое дело.

— А по-моему мое, — возразил я. — Как вы разговариваете с моей сестрой?

Сомневаюсь, что хоть один из них поверил этому. Но за пять лет споров с тяжелыми механизмами мои мускулы достигли впечатляющей величины, а взглянув на мое лицо и руки, черные от смазки, эти двое, по-видимому, почли за лучшее не затевать публичной потасовки с ничтожным механиком-китайцем.

Ругаясь себе под нос, англичане отступили и встали в очередь на посадку.

— Спасибо тебе, — сказала Янь.

— Давно я тебя не видел, — откликнулся я.

«Прекрасно выглядишь» говорить воздержался. Это было вовсе не так. Она выглядела усталой, исхудавшей, хрупкой. Вдобавок, от резкого запаха ее духов щипало в носу.

Однако я не стал судить ее строго. Осуждение — роскошь для тех, кому не нужно бороться за жизнь.

— Сегодня — ночь Праздника Голодных Духов, — сказала она. — Я не собиралась больше работать. Хотела вспомнить мать.

— Так отчего бы нам не отправиться за жертвоприношениями вместе? — предложил я.

Мы сели на паром до Коулуна, и морской бриз над заливом немного оживил ее. Смочив полотенце горячей водой из чайника у буфета, она стерла с лица макияж. Моих ноздрей коснулся едва уловимый отголосок ее природного аромата, такого же свежего и прекрасного, как прежде.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал я, и на сей раз ничуть не покривил душой.

На улицах Коулуна мы купили сладостей и фруктов, холодных пельменей, вареную курицу, благовоний и жертвенных бумажных денег, и завели разговор о собственной жизни.

— Удачна ли была твоя охота? — спросил я.

Мы дружно рассмеялись.

— Я очень скучаю по лисьему облику, — ответила Янь, рассеянно обгладывая куриное крылышко. — Однажды, вскоре после нашей последней встречи, я почувствовала, что меня оставили последние крохи волшебства. И с тех пор больше не могу превращаться.

— Как жаль, — сказал я, не зная, чем еще могу ее утешить.

— Мать привила мне любовь ко многому из человеческого — к еде, к одежде, к народной опере и старым сказкам. Но она никогда в жизни не зависела от всего этого. Она всегда могла принять истинный облик и отправиться на охоту, стоило ей только захотеть. А что я могу сделать в облике женщины? У меня нет ни когтей, ни острых клыков. И даже бегать быстро я не могу. Осталось одно — красота. То самое, из-за чего вы с отцом убили мою мать. Вот я с тех пор и живу тем самым, в чем ты напрасно обвинял мать: соблазняю мужчин ради денег.

— Отца тоже больше нет в живых.

Услышав эту новость, она немного смягчилась.

— Что с ним стряслось?

— Он, как и ты, чувствовал, что волшебство покидает нас. И не смог вынести этого.

— Как жаль…

Чувствовалось: теперь и она не знает, что тут еще сказать.

— Когда-то ты сказала, что мы можем сделать только одно — научиться бороться за жизнь. Я должен поблагодарить тебя за это. Возможно, твои слова спасли меня от гибели.

— Значит, мы квиты, — с улыбкой сказала Янь. — Но хватит разговоров о нас. Эта ночь принадлежит духам предков.

Мы отправились в гавань и разложили еду у воды, приглашая духов всех, кого мы любили, на угощение. Зажгли благовония, начали жечь в ведерке жертвенные бумажные деньги.

Янь провожала взглядом клочки обгорелой бумаги. Увлекаемые к небу жаром огня, искорки исчезали среди звезд.

— Как по-твоему, открыты ли сегодня для духов врата потустороннего мира? Ведь волшебства больше нет…

Я призадумался. В детстве меня обучили слышать, как шуршит под пальцами духов бумага в окне, различать в вое ветра голоса призраков. Но теперь мои уши привыкли к грохоту поршней и штоков, да к оглушительному шипению рвущихся из клапанов струй сжатого пара, и я больше не мог похвастаться слухом, чутким к ушедшему навсегда миру детства.

— Не знаю, — ответил я. — Наверное, у духов все так же, как у живых. Одним удастся разобраться, как жить в новом мире, угасающем среди железных дорог и свиста пара, другим — нет.

— Но принесет ли это благо хоть кому-то из них? — спросила Янь.

Ей вновь удалось удивить меня.

— Дело ведь вот в чем, — продолжала она. — Скажи: ты счастлив? Рад ли с утра до вечера поддерживать бег огромной машины, будто еще одна шестерня? Что тебе снится?

Но я не мог вспомнить ни единого сна. Я с головой погружался в движение шестерней и рычагов, а разум мой оживал лишь в перерывах в бесконечном лязге металла о металл. Это помогало не вспоминать, не думать ни об отце, ни о родной земле, понесшей такую горькую утрату.

— Мне снится охота в этих джунглях асфальта и стали, — сказала Янь. — Снится, как я в истинном облике прыгаю с балки на карниз, с террасы на крышу, пока не доберусь до самой вершины этого острова, пока не смогу зарычать в лицо всем, кто уверен, будто может купить меня с потрохами…

Однако вспыхнувший в ее глазах огонек тут же померк.

— Вот только кому в этом огромном городе в этот новый век пара и электричества удалось сохранить свой истинный облик — кроме тех, кто живет на вершине Пика? — задумчиво проговорила она.

Так мы сидели в гавани, у воды, всю ночь и жгли бумажные деньги в ожидании хоть какого-то знака, что духи предков все еще с нами.

* * *

Жизнь в Гонконге внушает странные чувства. Казалось бы, день ото дня вокруг почти ничего не меняется. Но стоит оглянуться на несколько лет назад и сравнить день сегодняшний с прошлым — оказывается, мир стал совсем иным.

К моему тридцатилетию паровые машины новой конструкции требовали куда меньше угля, но давали куда больше энергии. Они становились все меньше