Гонки олегархов - Квинтус Номен

больно вьетнамская руда хороша была, да и добыча там была попроще, а потому и заметно дешевле — но это позволяло лишь сколько-то денег сэкономить, а собственно производство стали (и большей части стальной продукции) у товарища Кима было полностью отечественным. Даже рельсами Северная Корея себя полностью обеспечивала, а именно сейчас это производство стало для страны особенно важным. Потому что дед не только электричество «перевел на советские стандарты», он и железные дороги усиленно на «русскую колею» переводил. То есть почти целиком уже перевел на нее все восточное побережье (что позволило вдвое увеличить перевозку грузов между КНДР и СССР по железной дороге), а дорогу от китайской границы до Пхеньяна и далее до Нампо сделали вообще «двойной колеи»: по тем же путям (но по разным рельсам) могли ходить поезда как европейской, так и русской колеи.

Получалось дороговато, но уже объем перевозок между Кореей и СССР по рельсам втрое превышал «китайские», и в планах было вообще «евроколею» оставить только от границы до Пхеньяна. А пока неторопливо (но все же по довольно жестким и напряженным планам) сдвоенную колею укладывали на дорогах между побережьями. И это было выгодно не только из-за того, что много грузов из СССР возилось, даже для внутренних перевозок «русская колея» оказывалась выгоднее. Потому выгоднее, что стандартный «советский» товарный вагон переводил по шестьдесят четыре тонны груза, а лучшие из «европейских», имевшихся в корейском парке (чешского производства) были грузоподъемностью в пятьдесят пять тонн. Ну а китайский парк товарных вагонов состоял главным образом их старых (конструктивно старых) двухосных вагонов грузоподъемностью в пределах двадцати тонн (а чаще — вообще в двенадцать с половиной). Так что, если учесть и возможность не только закупать локомотивы в СССР, но и там же их ремонтировать, смена колеи была для Кореи объективно выгодной.

Тем более выгодной, что в Корее с удовольствием перенимали «зарубежный передовой опыт» и вслед за СССР стали использовать бетонные шпалы и бесстыковые пути. То есть все равно все пути перекладывали, так что чуть подороже теперь были только дороги со сдвоенной колеей — но так как собственные рельсы в Корее обходились крайне недорого, каких-то сверхзатрат модернизация дорог не требовала. А вот то, что теперь пустую породу с рудников получалось на четверть дешевле к строящимся польдерам перевозить, значение имело.

И перевозка стройматериалов стала дешевле, так что за лето там выстроили очень много «социально значимого». Тех же детских учреждений успели выстроить уже на миллион детишек (то есть наконец «достигли плановой производительности»), а насчет жилья КНДР вообще чуть ли не всю планету обогнала (ну, если пересчитывать «на душу населения»). И потому что в этом году туда снова набрали китайских строителей (чуть больше даже двухсот тысяч человек), и потому что почти вся армия «в едином порыве» что-то строила.

А вот в СССР китайцев уже приглашать не стали, но все равно выстроили немало. Только жилья построили чуть больше трехсот миллионов квадратных метров. Это только то считая, что выстроили различные строительные организации, учет «частного сектора» в семьдесят четвертом пока не проводился (в селах народ стройки вел вообще до снега и даже зимой что-то еще достраивали).

Но все равно это было очень много, и на совещании в ЦК, состоявшемся уже в конце сентября, Пантелеймон Кондратьевич заметил, что «если еще бы лет пятнадцать такой темп строительства выдержать, то можно будет и о коммунизме начинать думать». Ну, про коммунизм думать когда угодно можно, причем именно думать, так как соответствующие слова вслух произносить крайне не рекомендуется, но в целом я была с товарищем Пономаренко согласна. И даже в своем выступлении заверила его, что «это всего лишь промежуточный рубеж, мы и далее будем наращивать и расширять». И среди всех собравшихся в зале заседаний я лучше всех знала, как именно «расширять и углублять». Но и товарищ Пономаренко прекрасно знал, что я знаю. А так как это было последнее для него заседание в должности Генсека (вторым вопросом в повестке нынешнего дня было избрание нового), он сделал неприличный (с моей точки зрения) жест: предложил новым Генсеком избрать именно меня.

— Я считаю, что товарищ Сталин гордился бы всем тем, что сделала для страны товарищ Федорова, и наверняка будет гордиться тем, что она еще сделает… — начал он свою агитацию, но не на такую напал: я встала и, не дав ему договорить, высказала контрпредложение:

— В целом, я согласна с тем, что к руководству нужно привлекать более молодых товарищей. Но вот относительно моей кандидатуры есть у меня серьезные сомнения. Я, безусловно, очень тронута оказываемым мне доверием, но должна заметить, что пока еще не убеждена, что закончила личную демографическую программу, а оставлять партию без руководства в такое непростое время я считаю совершенно неверным. Но у нас тут сидит вполне еще молодой товарищ Машеров, который, с моей точки зрения, с работой на посту Генерального секретаря справится прекрасно…

— Да уж, по сравнению с тобой, Светик, он вообще мальчишка, — не удержался Николай Семенович.

— Зато он точно в декрет в обозримом будущем не уйдет. Так что я свою кандидатуру снимаю…

— А если партия все же поручит тебе эту работу? — решил все же уточнить Пантелеймон Кондратьевич.

— Мне что, справку из гинекологии принести?

— Нет, вопрос закрыт. А то с тебя станется… — едва не плюнул с досады Николай Семенович.

И заседание закончилось все же мирно, хотя, насколько я смогла заметить, назначением Машерова многие были недовольны. Но его-то я не от балды «выдвинула», все же разговоры о преемнике Пономаренко давно ходили и большинство именно его фигуру рассматривали как оптимальную. Но для меня главным было то, что так же Петра Мироновича оценивал и Павел Анатольевич — а вот с ним у меня точно намерения ссориться не было. У меня было намерение совершенно противоположное: подружиться, а затем объяснить ему кое-что о кое-ком. Всерьез так объяснить. Но — чуточку попозже…

В конце августа на заводе в Йонбёне была запущена новенькая установка для плазменного напыления защитного слоя из нержавейки на внутреннюю часть корпусов атомных реакторов, и спустя всего лишь месяц первый целиком изготовленный на заводе корпус отправился в долгое путешествие в Китай. По планам, согласованным с советским Средмашем, завод за три последующих года должен был изготовить и отправить в Советский Союз или в Китай еще девять корпусов для «маленьких» реакторов и уже два — для «пятисотников». И оба «пятисотника»