Гонки олегархов - Квинтус Номен

и у Изабель Камилы Мартирайо Луна де Майорка только лицензий на право вождения автомобилем было минимум одиннадцать штук — и во всех стояли разные имена и разные фамилии. Что периодически помогало приносило ей заметную пользу: машину она водила, как и большинство мексиканцев, уверенно, на всякие там дорожные знаки внимания не обращая — и при неизбежных в столице «встречах с органами правопорядка» она всегда предъявляла лицензию, за которой минимум год ни одного нарушения не числилось — так что полиция чаще всего прощала ей «мелкое и, очевидно, случайное нарушение»: записи в полиции хранились не больше года, а тех, кто за год попадался полиции на дорогах меньше трех раз, вообще по пальцам перечесть можно было.

В университете Изабель была «приглашенным профессором», то есть в штате не состояла, но читала отдельные курсы время от времени — как раз курсы по экономике, а точнее, по ведению бизнеса с США. Именно от нее я тогда узнала, что в США считается «чисто мексиканской продукцией», которую можно было ввозить в страну без уплаты пошлин. И многое другое узнала, причем вовсе не про экономику и торговлю. Тетка была историком-любителем (причем таким, что могла заткнуть за пояс даже профессионалов в ее любимой области), и основным и объектами ее исторических изысканий были Троцкий (которого она люто ненавидела), сколь ни странно товарищ Судоплатов (которому она поклонялась) и товарищ Сталин (которого она вообще чуть ли не боготворила). И не я с ней подружилась, а она со мной — сразу после того, как Симон ей рассказал, что мой дед с Павлом Анатольевичем в Испании работал. Симон-то ее давно знал: Изабель училась в одном классе с его сестрой (и моей теткой) Марией. Ну а то, что я про деда ей вообще ничего рассказать не могла, ее ни капли не смутило и она просто старалась сделать мою жизнь повеселее. В том числе и рассказывая мне — конкретно про Троцкого, о котором она даже книжку написала — такое, что я лишь удивлялась, как Сталин того еще в молодости не убил нахрен. А по экономике она давала очень хорошие анализы разных «марксистских» теорий (смешивая их с дерьмом), и вообще для нее марксизм был чем-то исключительно мерзким и противным — но при этом она была настроена очень даже просоветски. Что не мешало ей вести весьма успешный бизнес (в основном как раз с США) и всячески критиковать (если не сказать «материть») уже советские внешнеторговые организации. Причем ругала-то она их совершенно по делу (в чем я чуть позже убедилась). А теперь-то ситуация в нашей внешней торговле существенно поменялась…

Я об Изабель вспомнила по другой причине: никто в ее семье ни слова не возразил против «самоуправства» бабки потому, что эта бабка (носящая «короткую публичную фамилию» Молина) каждому своему внуку на совершеннолетие делала маленький подарок: она дарила скромную сумму денег. Для нее скромную: двенадцать с половиной миллионов песо — но дарила только при условии, что ни один из прочих членов семьи в течение десяти лет этому внуку ни сантимо не даст, а полученные в подарок деньги внук мог тратить исключительно для развития собственного бизнеса (хотя проценты, если деньги будут просто в банке лежать, можно и на кутежи потратить). Думаю, по этой же причине и полиция (которая наверняка знала о ее одиннадцати водительских лицензиях) ее на дорогах особо не трогала. И Изабель сумела подаренный бабкой миллион американских долларов (песо в Мексике считались «деньгами для бедных», поэтому и сумма подарка в песо выглядела несколько страной) за каких-то пятнадцать лет увеличить почти в пятьдесят раз. Торгуя в том числе и «кубинской контрабандой» (хотя это и составляло лишь крошечную часть ее доходов) — и вот если ее получится уговорить поучаствовать в новой «авантюре», которая теоретически могла принести Советскому Союзу несколько дополнительных миллиардов, то было бы крайне неплохо. То есть было бы неплохо, даже если в этом только Мария примет участие — но с такой ушлой теткой, прекрасно замечающей все подводные камни в международной торговле, можно было получить гораздо больше, чем без нее.

А деньги, дополнительные деньги были очень нужны: в нынешнем, семьдесят четвертом году Союз долен был погасить последний заём восстановления, а так как срок погашения постоянно оттягивался, то людям нужно было единовременно выдать свыше двадцати миллиардов рублей. И чтобы такой вброс наличности не привел к инфляции, на эту сумму нужно было дать людям дополнительные потребительские товары. Казалось бы крохи для советской экономики, но крохи все же заметные, по расчетам, если эти деньги не обеспечить товарами, могла начаться инфляция, причем куда как большая, чем процент дополнительных денег на руках у населения. Не полтора процента, а — за счет «инфляционной паники» — страна могла получить и трехпроцентную инфляцию, и даже более серьезную.

Вообще-то в текущем году валовой внутренний продукт в СССР сравнялся (в «циферках») и американским и даже немного должен был его превысить: в США он, по предварительным подсчетам, должен был слегка превысить триллион четыреста миллиардов, а у нас — уже чуть больше полутора триллионов. Но это — «в абсолютных цифрах», а «на душу населения» нам было еще догонять и догонять: в Заокеании проживало двести семнадцать миллионов человек, а у нас — чуть меньше двухсот семидесяти. Но есть для равенства нам нужно было еще на четверть ВВП поднять. Но рост ВВП — это в любом случае дело будущего, а суровое настоящее требовало дать людям товары уже сейчас. И увеличить выпуск этих самых товаров страна уже не могла — то есть все увеличение уже было запланировано и просчитано, но выше головы прыгнуть было невозможно. Поэтому единственным реальным путем была закупка этих товаров за границей, и в Совмине (и Госплане) всерьез уже рассматривался вопрос о том, чтобы взять кредит у иностранцев. Но такой кредит — это всего лишь откладывание неизбежной расплаты, причем под более высокий процент, а если появится возможность кредит все же не брать, то не воспользоваться этим вообще преступно.

Но чтобы купить что-то у буржуев (или любых иностранцев), нужно было иметь иностранные денежки, а для их получения зарубежцам нужно было что-то продать. Но СССР и так продавал им все, что мог (то есть все, что мог из того, что советские люди на заводах и фабриках делали или в полях выращивали), и продавать больше было просто нечего. Но что-то продать было необходимо — и осталось лишь придумать, как продать