Леонид. Время исканий - Виктор Коллингвуд

Мы возвращались к нашей даче в сгущающихся лиловых сумерках. Я шел молча, переваривая тяжелый разговор с Уборевичем. Картина, которая и раньше была безрадостной, теперь предстала во всем своем удручающем масштабе. Армию готовили не просто к прошлой войне. Ее готовили к катастрофе, основываясь на порочных, дилетантских доктринах, и своей недавней победой на совещании я, как оказалось, сделал себя ответственным за все будущие неудачи.

— Леня, мы же на отдыхе! — голос Лиды, прозвучавший рядом, вырвал меня из мрачных мыслей. В нем слышалось неприкрытое недовольство. — Мы приехали к морю, чтобы ты отвлекся! А ты нашел и здесь этого генерала, и снова о своих танках и пушках!

— Лида, пойми, — я взял ее под руку, — это не просто дела. Будет большая война. Страшная. И то, о чем мы говорили с Уборевичем, это не просто танки и пушки. Это жизни миллионов людей. Будет война, Лида. Десятки миллионов людей пойдут на фронт. И от меня зависит, победят они или умрут. Это не отпускает. Даже здесь.

Она вздохнула, но ничего не ответила.

Мы молча поужинали на веранде, под стрекот цикад. Напряжение, ушедшее было в первые дни, снова тонкой, невидимой пленкой повисло между нами. Она жила ожиданием ребенка и мечтой о тихом семейном счастье. Я жил предчувствием грядущей бойни, которую должен был предотвратить или, по крайней мере, встретить во всеоружии.

В тот момент, когда официант убирал со стола посуду, из парка к нашей даче быстрыми шагами подошел человек в строгой, хорошо подогнанной форме с синими петлицами. По его выправке и тому, как он держал в руке запечатанный пакет, я сразу узнал в нем сотрудника фельдъегерской службы НКВД.

— Товарищ Брежнев? — спросил он, четко щелкнув каблуками.

— Я.

— Вам пакет. Срочный. Правительственный.

Он протянул мне конверт с красной сургучной печатью. Я вскрыл его. Внутри, на бланке правительственной телеграммы, было напечатано всего несколько слов:

«СРОЧНО ВЫЕЗЖАЙТЕ В МОСКВУ ТЧК НЕОБХОДИМО ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ СОВЕЩАНИИ ПО ПРОМЫШЛЕННОСТИ ТЧК ОРДЖОНИКИДЗЕ»

Я медленно сложил бланк. Лида смотрела на меня с тревогой и уже понятной мне безнадежностью.

— Что-то случилось?

— Да, — сказал я, вставая. — Что-то случилось.

Глава 16

Телеграмма от наркома тяжелой промышленности, требующая немедленного возвращения, могла означать только одно — произошло нечто экстраординарное. Отпуск окончился, так и не успев толком начаться. Произошло нечто экстраординарное, нечто, потребовавшее моего личного, немедленного вмешательства.

Сборы были скомканными и молчаливыми. Лида, с поджатыми губами и потухшим взглядом, укладывала в чемодан так и не надёванные летние платья. В ее молчании я кожей чувствовал упрек: она снова проиграла в этой вечной борьбе с невидимым, но всесильным соперником, имя которому было «государственная необходимость».

На вокзале в Гагре нас ждал первый бой с советской действительностью. Окошко кассы, забранное толстой решеткой, встретило нас стандартным: «Билетов нет». Подробный опрос кассирши выявил, что нет их ни на сегодня, ни на завтра, ни на Москву, ни на Ленинград, ни даже на Харьков. Вообще никаких. Высокий сезон, так сказать.

— Но у меня правительственный вызов! — я просунул в окошко телеграмму.

Кассирша, полная, усталая женщина, даже не взглянула на бумагу.

— У нас тут все с вызовами. И все с наркомата.

Пришлось идти в вокзальный партком — маленькую, душную комнатушку, где за столом сидел хмурый мужчина в застиранной гимнастерке. Он долго и недоверчиво изучал мое удостоверение, потом телеграмму, цокая языком. Только после этого он нехотя поднял трубку и начал выяснять, что к чему. Началась долгая, унизительная процедура подтверждения. Звонки в Москву, в приемную Орджоникидзе, сверка фамилий, вот это вот все…. Я стоял и ждал, чувствуя, как бессильная ярость закипает внутри.

Наконец, через полчаса, когда до отхода поезда оставались считанные минуты, все вдруг изменилось. Прямо начальнику станции перезвонил кто-то из аппарата ЦК, и вот, растерянный партработник выскочил из своей каморки, за ним семенил бледный, перепуганный начальник станции. Они бежали по перрону впереди нас, расталкивая толпу.

— Сюда, товарищ Брежнев! Прошу! Мы все уладили!

Оказалось, что в «мягком» вагоне мгновенно «нашлось» свободное купе. Каким чудом — я предпочел не спрашивать, хотя мельком видел, как из соседнего купе двое военных с вещами растерянно выходят в общий вагон. Система работала. Нужно было лишь нажать на правильный рычаг.

В поезде, когда он, дернув, тронулся на север, Лида прижалась ко мне.

— Ничего, Леня, — тихо сказала она. — Все равно хорошо было. Хоть несколько дней.

Она пыталась меня утешить! Я обнял ее, а сам смотрел в окно, на проплывающие мимо пальмы и синее, безмятежное море. Мысли были уже далеко, в Москве. Что за катастрофа могла заставить Серго Орджоникидзе выдернуть меня с отдыха? Что могло случиться за эти несколько дней, что потребовало моего личного, немедленного присутствия? Тревога, глухая и неприятная, тяжелым камнем легла на сердце.

Дорога на север была долгой и утомительной. Двое суток под перестук колес, в духоте вагона, который чем дальше отъезжал от моря, тем сильнее наполнялся запахами угля, махорки и пыли. Все это время я почти не говорил, мысленно перебирая возможные причины срочного вызова. Авария на заводе? Провал испытаний? Новая интрига Тухачевского?

Прямо с Казанского вокзала, оставив Лиду с вещами на попечение водителя, я поехал в Наркомат тяжелой промышленности на площадь Ногина. Серго Орджоникидзе принял меня немедленно, без доклада. Он мерил шагами кабинет, и по его багровому лицу и сжатым кулакам было видно, что он в ярости.

— А, приехал! — пророкотал он вместо приветствия. — Садись, слушай. У нас скандал, Леонид! Инцидент, понимаешь, международного масштаба!

Он остановился передо мной, и его глаза метали молнии.

— В сентябре, пока ты там… отдыхать изволил, — он сделал на последнем слове язвительное ударение, — к нам с визитом прилетала французская делегация. Во главе с их министром авиации, этим хлыщом Пьером Котом.

— Вообще-то я в курсе, — осторожно заметил я. — Читал в газетах!

— Ты читал бравурные отчеты! А ты послушай, что было на самом деле! — он снова заходил по кабинету. — Этот Кот прилетел на своем новейшем пассажирском самолете. Девуатин, мать его, Изумруд,… — тут Григорий Константинович добавил несколько крепких слов. — Красивая машина, ничего не скажешь, вся блестит. Мы, как положено, выслали ему