Ловкач - Ник Перумов

— Себе. Больше никому.

Мы замолчали. Вера Филипповна посапывала, Гвоздь храпел за столом. Савва во сне шевельнулся, и я машинально поправил одеяло.

— Скажи лучше прямо, — сказал я после паузы. — Чего ты тут ищешь?

Мария склонила голову, и на лице её мелькнула улыбка, но холодная, словно тень на снегу.

— Тебе лучше не знать.

— Это угроза?

— Нет, — ответила она. — Совет.

И снова тишина легла меж нами, тяжёлая, как свинец. Но недолгая.

На сей раз она заговорила первой. Сидела так же прямо, скрестив руки, но голос её теперь звучал мягче, будто гостья пыталась разрядить напряжение:

— Скажи, Ловкач, сугубо профессионально… Как он подцепил метку? Неужто ты и вправду повёл мальца в мёртвый квартал? Зачем?

Я нахмурился, но она продолжила, чуть склонив голову набок:

— Если б тебе нужен был настоящий спутник, могущий помочь, ты бы позвал меня. За соответствующую плату, разумеется. Но зато я бы и в самом деле прикрыла тебе спину.

Усмехнулась — не весело, а так, краешком губ, и добавила:

— Не пойму только, зачем ты вид делаешь, будто меня не знаешь. Будто впервые видишь. Ну, делай как знаешь, я вопросы, если и задаю, то в нужное время, не абы когда. Но сейчас вот спрошу.

У меня внутри всё сжалось.

Опять провалы… — пронеслось в голове. Чёртова память реципиента… или это Мария продолжает свою игру?

Я скользнул взглядом по её лицу. Глаза ледяные, бесстрастные, будто ничего особенного не сказала. Но в груди холодком отозвалось подозрение: а вдруг она нарочно это делает? Проверяет меня?

Или это вовсе не Мария?..

Я сжал кулаки под столом, стараясь, чтобы на лице не дрогнул ни один мускул.

— Много чего я «делаю вид», — пробормотал я. — Но ты, Марья, уж больно ловко слова подбираешь.

Она склонила голову чуть ближе, и её улыбка стала шире, почти ласковой.

— А разве в этом городе иначе можно?

— Город как город, — пожал я плечами. — Работы для такого, как я, много. А что же до вида моего, что я вроде бы делаю… — я криво усмехнулся и, будто невзначай, бросил: — Ну мало ли… Может, ты сама не хочешь, чтобы я тебе после того бала компрометацию составил, твоё сиятельство, Ванда Герхардовна? Княгиня из рода Ланских? Ты меня не узнавала — я тебе подыгрывал. Чего ж ты теперь удивляешься?

В памяти вдруг огненной вспышкой пронеслось — зал с белыми колоннами, оркестр на хорах, и я — в вицмундире, на сияющем паркете…

Видение вспыхнуло и исчезло.

Чем ответишь, красавица?

Мария медленно повернула ко мне голову. На миг её лицо оставалось непроницаемым, потом уголки губ дрогнули — усмешка, холодная, режущая.

— Ты меня проверить решил, Ловкач?

Голос её упал до почти шёпота, и в горнице словно бы сделалось ощутимо холоднее.

— А что, — с деланной беззаботностью ответил я. — Может, ты память мою проверяешь; кто кого, значит.

Мы смотрели друг на друга через полутёмную комнату: Савва сопел, не просыпаясь, Гвоздь всё так же храпел, Вера Филипповна дремала, но напряжение в этой сонной комнате было таким, что хоть ножом режь.

Мария чуть склонила голову набок, глаза её блеснули.

— Опасная игра. Не для мальчишек.

Я пожал плечами.

— Ну, я, вроде, не мальчишка.

Она тихо рассмеялась, но в смехе, как и прежде, не было тепла.

— Это мы ещё посмотрим.

Мария улыбнулась чуть шире, и в глазах её мелькнуло что-то, похожее на азарт.

— Ты слишком многое забыл, Ловкач, — сказала она негромко. — Забыл, кто ты. Забыл, зачем ты здесь. Забыл нас, твоих товарищей. Решил, что всех обманул, обхитрил? Ловкий Ловкач! Денежки взял, паспорта схоронил — и давай прятаться? Думал, никто тебя не сыщет?

— Ну отчего же, княгиня, — небрежно сказал я. — Твои приятели из «Детского хора» мне уже визит нанесли. И, как видишь, я по-прежнему тут, целый и невредимый. Давай, твоё сиятельство, рассказывай.

— Что тебе рассказать требуется? — она подняла бровь. — Чего ты не понимаешь? Зачем забывчивость мне изображаешь? Тебя к чему готовили, Ловкач?.. А ты чем занимаешься? Беспризорников к Узлу таскаешь? Рюриковичей, этих болванов надутых, провоцируешь? Охранку в это дело втягиваешь? На кого ты работаешь вообще⁈

— На себя, дорогая, — холодно ответил я. — На себя и только на себя. Не забывай.

Классически-правильное лицо её чуть дрогнуло, но ни в позе, ни даже в пальцах красиво сложенных рук ничего больше не переменилось.

— Вот даже как, — сказала медленно. — Ловкач, ты, видать, меня недооцениваешь. Что очень странно, помня твою… ловкость.

— Помилуйте, сударыня, да как же я могу вас недооценивать? — с усмешкой бросил я. — Давай лучше ещё раз пройдёмся по нашему плану. С самого начала. Ты меня нашла, мы друг друга узнали, всё хорошо. Так?

Иногда полезно предоставить инициативу противнику. Пусть штурмует мои бастионы.

— Пройдёмся по плану? Зачем?

— Чтобы быть уверенным — мы понимаем друг друга правильно. В том числе касательно той доли, что мне причитается…

Я бросил это наугад — насчёт доли — и попал. Мария — или Ванда? — вздрогнула.

— Решил сбежать, Ловкач? Смыться с денежкой?

— Полноте, ваше сиятельство, достойно ли княгине так выражаться? — усмехнулся я. — Так как там насчёт моей доли?..

— Будет тебе твоя доля, — сквозь зубы процедила она. — Вот только… где тот Ловкач, который за дело наше болел? Жизнь — жизнь! — готов был за него отдать?

Ка-ак интересно. Ловкач-первый, значит, в пламенные борцы успел записаться? Интересно, за какие идеи?

— Дело делом, — небрежно бросил я. — А доля долей. Много, знаешь ли, таких, кто говорит красиво, а сам так и норовит с хабаром улизнуть. Скрысить, на тебе ещё словечко в копилочку. Ты не сомневайся, слово Ловкача крепче крепкого.

— Сомневаюсь, — хмыкнула она. — Сперва стрекача задал, как будто за тобой черти гнались. Потом в охранку угодил. Потом сбежал