Великий перелом - Дмитрий Шидловский

Пилсудский поправил на себе мундир и повернулся перед зеркалом.

— Вам идет военная форма, — заметил Янек.

— Военная форма идет любому шляхтичу, — самодовольно улыбнулся Пилсудский. — Главное, чтобы это был польский мундир.

— И все-таки я не понимаю, отчего вы решились воевать за Австрию,[9]— проговорил Янек. — Все же это одно из государств, разделивших нашу Польшу.

— Они согласны на существование польского государства в составе Австро-Венгерской империи. Они создали польский легион. А вот немцы такую возможность отметают начисто.

— Но русские тоже обещали автономию Польше после победы в войне.

— Обычный прием, чтобы заставить поляков умирать за интересы России, — фыркнул Пилсудский.

— Но сейчас в России большие перемены. Царь свергнут. У власти демократическое правительство.

— Что может изменить русских? — резко повернулся к Янеку Пилсудский. — Они всегда желали зла Польше. Они всегда желали подавлять ее. Царь там или республика, русские навсегда останутся рабами и будут пытаться превращать в рабов покоренные ими народы. У них это в крови. Они просто не представляют себе иную жизнь, кроме как под сапогом у хозяина. И, конечно, именно так они считают нужным управлять всеми народами, входящими в их империю.

— Но восточные народы в Российской империи управляются не насильно.

— Потому что они еще большие рабы, чем русские. Цари просто запугивали или подкупали восточных ханов и баев, а уже те управляли своими народами. А вот мы, поляки, — вольный народ. Нам с русскими под одной крышей не жить.

— А немцы? Такие уж они либералы?

— Немцы — то же самое. Вольность им не свойственна. У них, правда, другой характер. Они вояки. Они любят строй. Их несвобода — это не преклонение раба перед хозяином, а подчинение солдата фельдфебелю. Но они, как никто другой, считают себя нацией господ, призванной повелевать остальными народами. Так что с Германией Польше тоже не по пути. Вот Австро-Венгрия — другое дело. Это империя, которая нахватала столько, что уже не в состоянии обеспечивать приоритет только одной нации. Она неизбежно будет вынуждена давать все больше и больше прав входящим в нее народам. Кроме того, австрийцы — католики. В отличие от лютеран немцев и православных русских.

— По-моему, все они одинаковы — оккупанты.

— Вы молоды, подпоручик, и я понимаю ваш пыл. Сам был таким когда-то. Конечно, хотелось бы разом ударить по всем врагам Польши. Но мы знаем, чем это заканчивается. Даже несгибаемый польский дух не в состоянии одержать победу, когда на страну с трех сторон наседают мощнейшие державы. Надо уметь играть на противоречиях противников.

— Однако австрийская армия не очень хорошо показала себя в этой войне, — заметил Янек. — Можно ли на нее полагаться? Если бы не Германия, русские уже два года назад могли бы войти в Вену.

— Тем лучше, — надменно вскинул голову Пилсудский. — Тем больше Вена будет зависеть от Войска польского. Тем больше наших требований о независимости Польши они выполнят.

— Они-то выполнят. Только немцы все это одним ударом разрушить смогут. Все-таки нам надо опасаться германского Генштаба.

— Вряд ли. Они сейчас союзники австрийцев.

— Сейчас не четырнадцатый год. Уже всем ясно, что Германия ведет войну практически в одиночку. Австрияки — так, пушечное мясо. Без немцев они не выстоят и месяца. Вене куда больше нужен Берлин, чем Берлину Вена, и если немцы захотят уничтожить Войско польское, то австрийцы только утрутся. Немцы давно точат на вас зуб.

— Глупо уничтожать солдат, которые сражаются на твоей стороне. Тем более когда твои собственные позиции незавидны.

— Но можно просто устранить главнокомандующего.

— Без меня наши солдаты вряд ли будут сражаться как прежде.

— Возможно, для немцев это не так страшно, как возрождение независимой Польши. Вы же сами говорили, что они вояки. На нашу помощь они не очень рассчитывают…

— Послушай, Янек, — раздраженно прервал юношу Пилсудский, — я не собираюсь праздновать труса из-за того, что немцам может не понравиться существование Войска польского.

— Я все же отвечаю за вашу безопасность, пан генерал.

— А я отвечаю за возвращение независимости Речи Посполитой. Притом в границах тысяча семьсот семьдесят второго года, не менее.

— Что вы имеете в виду, когда говорите «не менее»? — удивился Янек.