"Фантастика 2025-65". Компиляция. Книги 1-29 - Виталий Свадьбин

намного скромнее Настенькиных городских покоев. Кровать с балдахином — для разнообразия, не пыльным; печь, покрытая изразцами; вышитая ширма, отгораживающая уголок с фарфоровым умывальником и подставкой под таз и кувшин с водой; еще одна ширма, сложенная у туалетного столика, рядом с которым пристроилась вешалка, — похоже, этот уголок предназначался для одевания.

У окна — столик и пара кресел. Все это казалось не новым, однако и не старьем, отданным гостям, скорее — обжитым, комната выглядела не тесной, но уютной.

Та же горничная, которая должна была прислуживать мне, пока не вернулась Дуня, помогла мне освежиться и переодеться после дороги, а потом проводила меня в гостиную, которая здесь, как и в городском доме, соседствовала со столовой. Виктор, уже в халате, поднялся мне навстречу, но подать руку не успел. Дверь за моей спиной снова распахнулась. Я обернулась.

Вошедшая в комнату женщина действительно была стара — похоже, мой муж был поздним ребенком — но назвать ее старухой у меня не повернулся бы язык. Осанка, которой позавидовала бы балерина, гордая посадка головы. Волосы были скрыты чепцом, лишь несколько прядей, явно оставленных намеренно, мягко обрамляли лицо. Синие, вовсе не по-старчески яркие глаза смотрели уверенно и твердо.

Вот только портили все залегшие под ними тени и бисеринки пота на бледном лбу, да гримаса боли, промелькнувшая на лице, когда она протянула сыну руку с изуродованными ревматизмом — сейчас я была почти в этом уверена — пальцами.

Виктор почтительно поцеловал матери руку, я присела в поклоне.

— Вам не следовало вставать, матушка…

— Ничего, не развалюсь. — Голос оказался молодым, как и глаза. Она перевела взгляд на меня и улыбнулась: — Помирились, значит.

Как я ни вслушивалась, не смогла уловить ни следа желчи в ее тоне. Даже если она действительно не выносила невестку, скрывала это отлично. Впрочем, следующая фраза расставила все по своим местам.

— Надолго ли? — Свекровь обратилась ко мне. — Что скажешь?

— Не мне судить… — Как же ее зовут? — Не мне судить, матушка. На все воля божия.

Она усмехнулась, и я поняла, от кого муж унаследовал эту язвительную усмешку.

— Его-то сюда не впутывай, делать господу больше нечего, как супругов ссорить и мирить.

— Матушка, позвольте, я помогу вам, — вмешался Виктор, подставляя локоть, но свекровь отмахнулась:

— Погоди.

Она снова обернулась ко мне.

— Так что скажешь?

— Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы быть вашему сыну любящей женой, а вам — почтительной дочерью, — твердо сказала я.

В конце концов, сейчас мне куда проще, чем в юности: есть куда разъехаться. И женщина, вырастившая мужчину, которого я люблю, заслуживает по крайней мере уважения. До тех пор, пока своими действиями не докажет обратное.

— Однако вальс танцуют двое, и хороша ли та партнерша, которая сама начинает вести в танце? — продолжала я.

Она приподняла бровь:

— Вальс?

Я снова отметила про себя, как много муж унаследовал от матери. Вот только сейчас он выглядел смущенным. Дело в матери или в моих словах?

— Он уже не считается непристойным? — полюбопытствовала свекровь.

Вот это я сказанула так сказанула. Прежде чем я сообразила, как исправить впечатление, Виктор спас положение:

— Матушка, Настя говорит о танце лишь как о метафоре. О том, что в супружестве, как и в танце, важно взаимное уважение и согласие. Что до вальса… — Он слегка улыбнулся. — Я полагаю, со временем к нему привыкнут, как привыкли к контрдансу. Ведь и его когда-то считали излишне вольным.

Княгиня смерила взглядом сына, затем меня.

— Что ж, если говорить о танце, то порой может вести и дама, если кавалер не против. — Она коротко глянула на Виктора. — Но плоха та пара, где оба стремятся диктовать такт, топча ногами друг друга.

— С этим трудно поспорить. — Я склонила голову.

— Вот и не спорь. Слова хороши, однако господь велел судить дерево по плодам. — Она величественно кивнула мне и положила ладонь на подставленный локоть Виктора.

Я помедлила, глядя свекрови в спину. Пожалуй, я все же восхищалась ею — не сломленной ни старостью, ни тяжелой болезнью. Даже сейчас, когда ей явно было тяжело идти, она почти не опиралась на сына.

И, когда она садилась за стол, только чуть заметная скованность движений — впрочем, выглядевшая как царственная неторопливость — да поджавшиеся губы выдали боль. Порода и воспитание? Или просто сила духа?

У меня было время поразмыслить об этом за обедом. Говорил за столом в основном Виктор: пересказал матери содержание спектакля, который мы с ним посетили — с финалом, в котором, как я и предполагала, все умерли. Передал приветы и вести о здоровье родственников и знакомых — некоторых я даже успела узнать благодаря той череде визитов, которыми мы с мужем занимались в последние дни в городе. Я слушала и старалась запоминать, особенно замечания княгини. Как и ее сын, она явно не говорила о людях за глаза то, что не сказала бы им в лицо, но некоторые ее комплименты звучали язвительней откровенной ругани. Пожалуй, мне нужно побольше времени проводить в ее обществе, чтобы научиться этому высокому искусству, сама-то я до сих пор оставалась прямолинейной, как топор.

Прислушиваясь к разговору, я не забывала и об обеде. Он того заслуживал: наваристый мясной бульон с малюсенькими, на пару укусов, пирожками, суп-пюре из каштанов со сливками, телятина с грибами в сливочной подливке, моченые арбузы и яблоки, соленые грузди к клюквенной наливке и желе на миндальном молоке.

Вот только женщине с больными опухшими суставами все эти вкуснейшие соленья и крепкие бульоны были совсем не полезны. Даже несмотря на то, что ела свекровь очень умеренно.

До самого конца чаепития я размышляла, как бы намекнуть мужу, что его матери куда полезней будет нежирная рыба, овощные супы, ягодные кисели и морсы — но так, чтобы это не выглядело, будто я ругаю хозяйку дома. И так ничего и не придумала. Но, когда свекровь сделала легкое движение, будто отталкивая от себя стол, и Виктор тут же подскочил, подавая ей руку, а слуга отодвинул ей стул, я решилась.

— Маменька, позволите вас проводить?

Даже не знаю, кто из них двоих удивился сильнее — хотя лицо кирпичом умели делать оба, ничего не скажешь.

— Что ж, проводи.

Она подхватила меня за локоть, и мгновенная гримаса боли промелькнула на лице.