Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

При упоминании о котлетках к горлу Славика подступила тошнота.

— Тётя Сима, спасибо, я только что пообедал. Я совершенно сыт, — поспешно открестился он.

— Ах, как жаль! Ну, может быть, за компанию? Монечка, Монечка! Посмотри, кто к нам пришёл. Славочка, наш племянник! Давайте вы с ним пообедаете? Нельзя же совсем без еды! У тебя откроется язва!

Тётя Сима не замолкала ни на минуту, таща за собой Славу, как на аркане. Они миновали гостиную, вывернули в другой коридор — из столовой, справа, тянуло ненавистными котлетками, — и Слава внутренне сжался, уже представляя себе, через чего опять придётся пройти.

К счастью, дядя Славину нелюбовь к котлеткам полностью разделял, потому что из дядиного кабинета донеслось недовольное ворчание.

— Сима, я же сказал, что не голоден. Ради бога, отвяжись от меня со своим обедом!

— Монечка, так нельзя! Ты доведёшь себя до беды! Ты хочешь оставить меня вдовой с ребёнком на руках?

Славик хмыкнул. Ребёнку, с которым дядя Моня собирался оставить тётю Симу, было хорошо за двадцать, Давид был вполне самостоятельным юношей, делал карьеру в секторе логистики и уже давно жил отдельно. Впрочем, сейчас эта карьера висела на волоске — Башню лихорадило из-за кадровых перемен, но Слава надеялся, что это всё ненадолго. Ведь именно над этим он сейчас и работал.

Они с тётей Симой наконец-то добрались до дядюшкиного кабинета — тётя Сима проворно обошла три разномастных дивана, а Слава ожидаемо зацепился штаниной брюк за торчавший из бархатной обивки гвоздик — и очутились перед дядей Моней, который (тут тётя Сима не покривила душой) выглядел неважно. Осунувшийся и печальный, он сидел за пустым столом, подперев рукой дряблую щёку. Увидев племянника, Соломон Исаевич изобразил подобие грустной улыбки.

— Здравствуй, Слава, — проговорил он и издал душераздирающий вздох. — Пришёл навестить старого, всеми забытого дядю, к которому позабыли дорогу все родственники? А ведь бывало тут было не протолкнуться, а теперь…

И дядя снова вздохнул.

— Дядя Моня, здравствуйте! — Слава приветливо улыбнулся. По крайней мере дядя себе не изменил и из образа вечно несчастного человека не вышел, что было уже неплохим знаком. — Как ваше здоровье?

— Ну какое у него здоровье, Славочка? — тут же влезла тётя Сима. — Никакого здоровья! Совсем себя не бережёт. Как вышел в отставку, так и сидит тут, почти никуда не выходит. А я ему говорю, чтобы он хотя бы гулять выходил, надо двигаться. И обязательно хорошо питаться.

— Сима… — попытался прервать её дядя Моня.

— Что «Сима»? Ты никогда меня не слушаешь! Славочка, повлияй на своего дядю, может, хоть у тебя получится. И похлопочи за него. Монечка — очень ценный работник, столько лет в Совете, ни одного нарекания. Нельзя же так! Это всё потому что мы евреи? Начнутся гонения? Славочка, ты ничего не слышал? Мне вчера в магазине Софья Яковлевна, у которой брат в военном секторе, по секрету сказала, что слышала, что будут погромы.

«Дались им эти погромы», — устало подумал Слава, а вслух сказал:

— Тётя Сима, ну какие погромы? Никаких погромов не будет. Скоро всё наладится, поверьте, это просто временные трудности…

— Как это не будет? — заволновалась тётя Сима, как будто погромы были чем-то хорошим, а Слава её сейчас лишал этой радости. — Как это? Всегда всё так начиналось — люди нам завидуют, и потому чуть что — сразу виноват наш бедный народ. Ведь Моню не просто так отстранили, зачем было убирать такого хорошего работника? А всё потому что он — еврей. А значит — будут погромы!

— Сима! — прервал её дядя Моня. — Прекрати, пожалуйста. Тебе разве не пора на работу?

— Ой, правда, — спохватилась тётя Сима, взглянула на часы, потом с сожалением посмотрела на племянника. — Славочка, мне надо идти к ученикам. Теперь только я зарабатываю в этом доме. Я и Додик. Слава богу, Додика пока не тронули. Бедный мальчик, он так переживает за отца и из-за всех этих новых порядков. Я ему говорила, чтобы он вернулся к нам — сейчас в трудные времена мы, евреи, должны держаться вместе. Но он и слушать ничего не хочет, живёт со своей… Славочка, ты же знаешь, эта хищница околдовала моего Додика. А он — такой добрый, доверчивый мальчик! Может быть, ты на него повлияешь, как старший брат? Славочка, сходи, поговори с ним. Он тебя послушает. А то эта проститутка женит его на себе, он и глазом моргнуть не успеет! Господи, за что на нас все эти беды?

— Сима, хватит причитать. Славочка, наверно, совсем не за этим пришёл.

— Дядя Моня, — Слава воспользовался паузой в монологе своей тёти, чтобы всё-таки хоть как-то обозначить цель своего визита. — Я пришёл поговорить с вами, мне нужен ваш совет.

— Вот видишь, Сима, мальчик пришёл по делу. А ты лезешь к нему с нашими проблемами.

— Ничего я не лезу. Славочка — член нашей семьи, а Додик — ему брат. Почему не попросить у него помощи, если сам ты ничего не можешь! Давайте я накрою вам в столовой, у меня остались котлетки…

— Сима!

— Всё, ухожу, ухожу. Но знай, когда у тебя откроется язва, я тебе напомню о твоём глупом поведении.

И тётя Сима, бурча себе под нос что-то про язву, погромы и хищницу, околдовавшую её милого мальчика, к облегчению Славы вышла из кабинета.

— Присаживайся, — вздохнул Соломон Исаевич, указав Славе на стоящее рядом со столом кресло. — Ну как там, наверху?

К счастью, дядя Моня тоже не знал, что Слава наверху последний раз был примерно тогда же, когда и сам Соломон Исаевич.

— Да ничего, работаем.

Слава поёрзал в кресле, пытаясь найти положение поудобней. Кресло было старым и продавленным, и по-хорошему его уже давно пора было выкинуть на помойку, но в доме Соловейчиков вещи не выкидывались в принципе — дядя Моня и слышать не желал о таком ужасном расточительстве.

— Это хорошо, — протянул Соломон Исаевич таким тоном, словно Слава только что сообщил ему о смерти кого-то из родственников, и в довершение опять горестно вздохнул. — А мы тут совсем оторваны от мира. К нам никто не заходит, Симе самой приходится ходить по соседям, собирать новости… Так ты ничего не слышал о погромах?

— Дядя Моня, о погромах ни я, ни кто-то другой ничего не слышал лет двести, — ответил Слава, удивляясь про себя, насколько живуча память о тех старых допотопных