Гражданский корпус - Прялухин Александр

“Тут надпись, лохматый. Можешь расшифровать?”

“Специальный… Нет – аварийный. Аварийный сброс давления”.

– Ребята, у нас тут аварийный сброс давления, – я киваю на шлюз, – Как насчет того, чтобы приоткрыть?

С улыбкой смотрю на Хэлга, потом на Юльку.

– Не всегда могу понять, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь, – ворчит пилот.

– Я серьезно.

Он крутит пальцем у виска.

– Что там за давление? Из какой системы? Ты знаешь? Я тоже нет. А если нас на части разорвет?

– Подумай лучше, Хэлг. Эйнеры не станут делать такую дырку без защиты от дурака. Если разница между той средой и этой слишком большая, шлюз просто не откроется. Но раз он тут есть, значит существует необходимость иногда выравнивать давление между всеми этими служебными тоннелями, переходами, и… чем? Чувствую – там что-то большое, есть где спрятаться, да и цель наша скорее всего там, ниже этих уровней.

Он коротко, обреченно кивает.

– Собственно говоря, я давно смирился с мыслью, что живыми с Некрополя мы не уйдем. Так что дерзай.

Конопатая подходит ближе, снова снимает перчатку.

– Если все окажется плохо, я не думаю, что это вас спасет, человеки, но – можете отойти подальше.

Я стою рядом, не сделав и шага назад, с презрением глядя на восьмигранник. И только шерсть пеллициуса чуть приподнялась, когда Юлька протянула руку к блестящему металлу. От появившегося шипения мы дружно вздрогнули, но оно исчезло так же быстро, как и появилось. Шлюз открылся.

В первое мгновение мне показалось, что я стою над облачным одеялом, словно изнанка тверди небесной со всеми звездами, солнцем и луной находится под моими ботинками и я смотрю сквозь дырку, проделанную в ней, на мир простых смертных, который должен быть где-то там, внизу, под клочьями белого пара.

– Да ла-адно… – Хэлг подходит ближе, присаживается на корточки, – Внутренний мир Некрополя!

Я замечаю, что сразу под нами лестница и узкий балкон.

– Ну что? Будем тут стоять, ждать? Или спустимся и посмотрим?

К моему удивлению Юля первая легко перескакивает через край отверстия, хватаясь за лестничные перекладины. Последним лезет лохматый и мне кажется, что шерсть его стоит торчком еще сильнее, чем несколько минут назад.

“Не люблю высоты” – посылает он мне сообщение.

Трудно сказать, сколько отсюда до поверхности внутреннего мира. Километр? Два? Десять? Облака закрывают все сплошной пеленой, лишь изредка между ними темнеют проплешины, но и они не дают возможности что-то разглядеть. Почти над нашими головами нависает потолок железного неба, расцвеченный светящимися полосами, которые здесь заменяют свет солнца. Стена, к которой прислоняется балкон, не опускается вниз до самой поверхности, это лишь ребро на потолке-небе, выступающее вниз на несколько метров.

Вижу, что, если пройти по балкону пару сотен шагов, можно попасть в сооружение, напоминающее то ли подсобку с несколькими окнами, то ли рабочий вагончик. Другого пути нет, поэтому, дождавшись, когда шлюз закроется, мы направляемся к этому временному убежищу. Хэлг идет первым, выставив автомат. Он поменял почти опустошенный магазин и сейчас всем своим видом показывает – у него нет сомнений, что в вагончике нас уже ждут.

Пинком открывает дверь, заходит внутрь. Пусто. И, похоже, здесь давно никого не было. На столе и причудливом пульте неизвестного назначения толстый слой пыли. Вдоль одной из стен тянется длинная то ли лавка, то ли полка. Все это явно не рассчитано на эксплуатацию эйнерами, хотя бы из-за своих размеров.

Конопатая подходит к пульту, осторожно касаясь его ладонью, смахивает пыль. Глаза ее широко раскрыты.

– Я… помню это.

Она отдергивает руку, отступает на шаг, будто увидела что-то ужасное. Но потом возвращается, очищает от пыли всю поверхность пульта, уже уверенно, нетерпеливо. От ее прикосновения активируются какие-то приборы, загораются голограммы с потоками информации.

– Что это, Юля?

Она на секунду поворачивается ко мне, но взгляд у девушки чужой, не человеческий, она словно утратила понимание нашего языка и теперь ее волнует только этот пульт. Минуту она продолжает изучать его – кажется, ищет что-то. Потом находит, прижимает руку к прямоугольной площадке. Тело ее вздрагивает, Юлька закатывает глаза.

Не выдержав, Хэлг хватает ее за талию, поднимая в воздух как пушинку, отрывая от пульта. Они вместе падают на пол.

– Юля! – он приподнимает ее голову, целует в губы, – Юля…

Конопатая снова с осмысленным взглядом и повторяет свое имя, пробуя его на вкус:

– Юля.

Она отталкивает Хэлга, садится.

– Хорошее имя, короткое. Прежнее было не таким красивым. Универсальный терминал вернул его мне, вернул все, что приказано было забыть, что заблокировали в моей памяти. Нас оставалось так мало, тех, кто не был инфицирован… Мы делали все, чтобы помочь остальным эйнерам. Но они решили, что им лучше уйти в склепы. Стать виртуальными копиями, чтобы когда-нибудь найти подходящий биологический вид. А выжившие, такие, как я, представляют опасность. Ведь наши тела перенесли болезнь, но продолжали носить ее в себе. Поэтому нас оцифровали принудительно. Стерли память.

Юлька сжимает кулаки, искоса поглядывает на универсальный терминал, а мы стоим вокруг, даже Хэлг, поднявшийся на ноги. Мы отошли от девчонки на шаг назад, как от прокаженной.

– Из-за болезни? – я заставляю себя снова приблизиться, прикоснуться к ее плечу, – Эйнеры стали такими из-за болезни?

Она вдруг вскидывает голову и, пристально глядя мне в глаза, тихо выдавливает:

– Да. Вашей болезни. Акци принесли ее нам. Задолго до того, как они вступили в первый контакт с менсо.

Глава 20

Юлька не становится нам чужой после того, как к ней возвращается эйнерская память. Для меня она человек, а не машина. Человек, который стоит с нами плечо к плечу уже много дней, который не желает смерти ни своим, ни чужим, но делает то, чего мы все от нее ждем. Да и кто для нее теперь свой? Кто чужой?

Она сидит на полу, в дальнем углу вагончика, обхватив колени руками. Смотрит в пол. Изредка зрачки ее перемещаются с одной точки на другую, но в остальном она не проявляет никакой активности. Я знаю, что сейчас происходит в ее сознании. Как забытый фильм она просматривает доселе закрытую часть воспоминаний, перебирает их по кусочкам, заново познает прожитые годы, когда еще не была