Восход Сириуса, часть 2 - Битва за хрустальный гроб - Людмила Владимировна Белаш

– Семь штук. Хватит!

Щит опущен, плазменные горелки включены. Пламя звёздной температуры быстро испепеляет семерых. Продувка загоняет зольный остаток в камеру прессовки; охлаждение, сжатие – серая плитка выпадает в проволочную корзину.

– Давай следующих.

«Дика и Соня – сёстры навек. Мы родились друг для друга».

– Слушай, мне показалось… Погоди!

– Некогда годить. – Оператор кремации толкнул рукоять, голые ноги мелькнули и пропали в жерле. Щит опущен. Пошёл нагрев. Зажигание. Прыгнула стрелка термометра, закрутился счётчик степени сгорания.

…Рома с криком проснулась от ужаса, села в кровати. На её крик вскочили Маха и Джи.

– Ром, ты чего? Кошмар приснился?

– Маха, Махочка, – залепетала та, кинувшись к подруге и обняв её изо всех сил, – там огонь!

– Ну-ну-ну. Тихо-тихо. – Маха нежно гладила дрожащую, похолодевшую Рому. – Это сон. Ничего нет. Джи, дай воды!.. Пол-таблетки, и всё пройдёт.

– Да?

…Новая серая плитка упала в корзину.

– Посмотрите-ка сюда, – позвал особист своих коллег, подняв крышку узла управления.

Головы в шлемах с опущенными на забрала сканерами сгрудились над вскрытым кожухом.

– О, ч-чёрт…

– Гниёт прямо на глазах.

– Фиксатор, живо.

Паста, похожая на студень, залила схему, проросшую скользкими жилами и нитями. От желваков, игравших в паразитной сети роль центральных процессоров, распространялось тление – жилы увядали, нити сохли и ломались.

– Выходит, эта штука поселилась тут давно…

– Более того, товарищ лейтенант – её подсадили на Земле. А теперь она сдохла. Значит, это входило в её программу. Она что-то исполнила. Или мы что-то нарушили. Что именно?.. Алло, госпитальная группа? Капитан Сургайло, особотдел Востока. Немедленно прекратить кремацию овец!

– Стоп машина. – Оператор замкнул рукоять красной скобой. – Тьфу! Только дело наладилось… Зови служак! Придётся трупы из печи вытаскивать.

* * *

Я пограничник. Сколько необычного я видел! Все ждут моих рассказов – овцы, офицеры, штатские и разведчики. Особенно последние.

Уединившись в своём жилище, Локс притушил свет до минимума, лёг на гидрокровать и закрыл глаза. Отдохнуть. Забыться. Ни о чём не думать. Уснуть.

…и видеть сны. Спать. Это опасно. Чем ярче сон, тем ближе истина. Нет сил вырваться. Я вынужден идти дорогой сна, повторяя чьи-то шаги и не зная, куда они ведут.

Было бы здорово прерывать эти туманные наплывы, когда начинают колебаться зеркала, покачиваться стены, когда струится серебристый дым и раздаются голоса. То ли живые, то ли мёртвые беседуют между собой. От их шёпота порою хочется убить себя, настолько он зловещий. В то же время страстно хочется слушать в надежде понять, уловить смысл речей целиком.

Вот горы, где спит время. Платформы громадных ног ступают по горячему песку. Земля проплывает внизу. Рядом кто-то, у него e - gun на плечевом ремне. Он говорит: «Смотри, они живые. Сейчас они полезут из земли».

Сухие, коричневые, они словно выныривают из песка. На них маски, грубые комбинезоны, чёрные очки-«консервы». Можно подумать, покойники восстали. Так и есть. Никто не думал, что они живы. Они поднимают блестящие трубы. А-а-ахх! А-а-ахх! Взметается земля, трещит пламя, молнии хлещут по защитному полю. С писком моторов вращаются башни, автоприцелы фиксируют бурые фигурки. Шшшанг, шшшанг, шшшанг! Расплавленный песок сверкает, как вода, пузырится и дымится. Вниз, вниз, вниз. Железная дверь со вспышкой взрыва слетает с петель. Лицо, пухлые губы, синие глаза. Кровь.

Звук шагов. Локс приподнялся. Спрашивать «Кто?» излишне. Только один человек на От-Иньяне имеет ключ от его двери и может входить без предупреждения. Человек без имени…

– Локс? – негромко спросил безымянный.

– Всегда здесь. Я нужен?

– Да. Придётся тебя нагрузить – сильно и надолго.

– Как будто ты мог придти с чем-нибудь хорошим. Например, с тортом.

– Торт за мной, договорились.

– Суть дела. – Локс перевернулся на живот и замер в изнеможении, пытаясь за тьмой поймать тающие образы выжженной земли, встающих из неё фигур в бурых комбинезонах и вспышек, превращающих людей в уголь.

– Речь о пассажирках «Глории».

– А при чём здесь я?

– Вот что нашёл Сургайло в узле управления отсеком.

Пришлось открыть глаза.

– Да-а… а я-то думал – хоть неделю проживу без этих штучек. А как женщины?

– Вот ты и выяснишь, как.

– Сколько их?

– Было восемьсот двадцать. Потери – двести сорок шесть. Это умершие и те, кому прописали эвтаназию. Необратимые изменения мозга… Двести с небольшим встанут на ноги, хотя кое-кто останется инвалидом. То, что я сказал – оценочные данные. Пока разбудили не всех.

Локс представил себе обстановку в госпитале Востока и на Голубом луче. Но то, что придётся увидеть воочию, наверняка будет хуже любых представлений.

– Контроль на паразитное врастание?

– Взяли сотни полторы проб тканей. Они в работе. Но пару уже выявили.

– Так, так… Проснувшиеся – как они себя ведут?

– Лучше не спрашивай. – Голос безымянного просел, словно тому стало дурно. – Иногда кажется, что сириане специально нам подбросили этот сундук, чтобы обвалить нашу медицинскую службу. Столько проблемных пациентов одновременно! И сколько среди них заражено?..

– Я не могу обследовать всех сразу.

– Я и не требую. Постепенное расследование.

– Расследование?

– Да.

– Инквизиция?.. Пытки, застенки?

Безымянный примолк, с запозданием поняв, что лукавый Локс поймал его за язык.

– Считай, что инквизиция. По-моему, ты ясно представляешь, где работаешь.

– В аду. Я нахожусь в аду. Я дьявол. Только в моём положении можно понять, что дьяволы мучаются куда сильнее грешников. У тех, по крайней мере. есть надежда на Господне милосердие.

– Утешься, я буду работать рядом. Тоже безвылазно.