Друг и лейтенант Робина Гуда - Анна Овчинникова

Брат Тук тоже был нынче в ударе, он так и сыпал мудростью древних вперемешку с застольными песенками вагантов, каким-то образом ухитряясь при этом не выходить за пределы благопристойности. А Вилл с Диком удерживались от полушутейных запальчивых ссор, которыми раньше часто развлекались во время трапез... Сам же Локсли не сводил глаз со своей кудрявой малютки, — Пресвятая Богородица, уж если этот брак не будет благословенным, значит, браков, заключенных на небесах, вообще не существует!

Мы начали пировать под закатным небом, а закончили — уже за полночь, при свете костра.

Когда сгустилась тьма, стало ясно, что Марианна очень устала. Робин несколько раз склонялся к жене и что-то тихо говорил ей на ухо, и, наконец, рука в руке, молодые встали, чтобы напоследок поклониться всей честной компании. Фриар Тук произнес напутственный невероятно замысловатый тост, Локсли подхватил Марианну на руки и под веселые крики понес в дальний конец поляны, к полускрытому в ветвях ракитника шалашу, их брачному чертогу.

Да, Марианне осталось носить ребенка от силы месяц, а то и меньше, поэтому первая брачная ночь Робина не могла быть такой же бурной, какой была моя, но, провожая пару глазами, я вдруг слегка позавидовал главарю разбойников. Что бы сказала Катарина, предложи я ей жить со мной в шалаше? В далеком... будущем и в моем прошлом, в двадцать первом веке, Ленка часто шутила на этот счет: «С милым рай и в шалаше — если милый атташе»...

Тряхнув головой, я вернулся в настоящее, на поляну, где ярко горел костер, смеялись вольные стрелки и Аллан тихо бренчал на арфе.

Я и сам не сознавал, как мне всего этого недоставало. Кажется, я уже целую вечность не дышал полной грудью и не говорил на нормальном английском языке, не следя за каждым своим словом: даже дома мне все время приходилось помнить о глазах и ушах слуг. Весь последний месяц я наслаждался бурным медовым месяцем с Катариной, настоящей кроватью с грудой подушек, роскошью жизни под крышей — но мало-помалу начинал забывать о роскоши просто быть самим собой.

Я отодвинулся от огня, растянулся на мягкой траве и, улыбаясь ужасающим Алановым диссонансам, незаметно соскользнул в сон...

...А проснулся от крепкого толчка в плечо, на который ответил мгновенным прямым ударом прежде, чем успел открыть глаза.

— Крепко спишь и неточно бьешь, — с ухмылкой заметил увернувшийся Робин. — Отвык держать ухо востро за городскими стенами, э?

— Что?.. — я прищурился на лучи, выбивающиеся из-за вершин дубов, на спящих вокруг погасшего костра стрелков, потер лицо ладонью — и окончательно проснулся. — Чччерт! Мне давно пора быть на пути в Ноттингем! Если тех пятерых хватятся, пока меня не будет...

— Не беспокойся, — Робин надавил мне на плечо, помешав вскочить, и сам уселся рядом, — Кеннет с Биллом еще ночью наведались к яру, так что норманов никогда не найдут. Все решат — они убрались восвояси, как другие лодыри, которые не захотели служить под началом свирепого Рейнольда Гринлифа, — вожак аутло широко улыбнулся. — Причетника, может, и станут искать, но кто будет долго беспокоиться о такой мелкой шушере? Тебе повезло, что он больше никому не сболтнул, какое дело привело его в Ноттингем.

— Чем больше ловцов — тем меньше награда. Надеюсь, стражники у ворот меня не разглядели. Зато священник в эдвинстоунской церкви...

— Священник будет молчать, как немой, — Робин сунул в рот травинку. — Хоть он почему-то верит, что угодит в рай, он вовсе не торопится покинуть земную юдоль. Ты бы лучше подумал вот о чем, Джон: появись в Ноттингеме ньюстэдский аббат или кто-нибудь другой, кто знает тебя в лицо, — ты понимаешь, чем это для тебя пахнет?

Я только пожал плечами. Самым скверным в моей нынешней жизни был вовсе не риск нарваться на знакомца, это-то как раз придавало существованию Рейнольда Гринлифа острый привкус вызова. И дурацкая песня о смерти Маленького Джона, которую я услышал позавчера краем уха в Хокнелле, только позабавила меня. Но совсем не забавными казались мне взгляды, преследующие командира наемников и его людей во всех деревнях, где мы появлялись. И еще менее забавным был глухой ропот, а порой и камни, летящие нам вслед. Три дня ужаса, когда наемниками командовал Гай Гисборн, почти забылись, на месте сожженных домов успели отстроиться новые, однако ненависть к норманам не забывалась так легко. На моем гербе красовался белый дракон, но для нормальных людей белый дракон — то же самое, что черный: хищник есть хищник, гад есть гад... И даже в самом драконьем логове мне приходилось пускать в ход когти и зубы, чтобы не дать подмять себя другим чешуйчатым гадам; пусть я неплохо с этим справлялся, такая грызня вовсе не доставляла мне радости.

Только я понятия не имел, как рассказать обо всем этом Локсли, поэтому предпочел сменить тему:

— Лучше скажи, что ты собираешься делать, Робин? Твоя жена не может рожать и растить ребенка в лесу. Почему бы вам не поселиться у ее семьи, — кстати, откуда она родом?

— Из Йоркшира. Из той же деревни, что и я, — Робин выплюнул стебелек, лег на спину и уставился в небо. — Семья выгнала ее, потому что не желала, чтобы в их доме появилось на свет исчадие ада. Марианна пешком добралась от Локсли до Шервуда, теперь ее семья и ее дом здесь.

— Исчадие... — я на миг забыл, что нахожусь в двенадцатом веке.

— Да, — ровным голосом подтвердил Локсли. — Исчадие ада, отродье объявленного вне закона отцеубийцы... — рывком сев, он вдруг схватил меня за плечо: — Джон! Пойди в ноттингемскую церковь Святой Марии, заплати отцу Бертрану за молитвы! Он слишком хорошо меня знает, но я дам вдвое, вчетверо больше, чем мы вытрясли из кошелька святого отца прошлым летом! Его церковь — самая большая в округе, так пусть он хорошенько помолится за Марианну и за ребенка. Мы согрешили, но Дева Мария всегда была моей защитницей, может, она не отступится от нас и теперь...

Я смотрел на Робина Локсли, едва узнавая прежнего бесшабашного главаря аутло. Наверное, любовь может не только толкнуть человека на безрассудства, но и внушить ему невиданные прежде опасения — не за себя, а за того, кого он любит.

— Конечно, я все сделаю, Робин. Но послушай, любовь не может быть грехом!

— Незаконная любовь — грех, — с глубоким убеждением отозвался Локсли.

— Незаконная? — я невольно фыркнул. — И это говорит тот, кто живет вне закона?

Робин Гуд кинул на меня быстрый взгляд, и мне расхотелось смеяться.

— Моя жизнь немногого стоит, Джон. Мне и раньше приходилось нарушать шестую заповедь. Но Марианна...

Локсли не договорил, однако я понял его и без слов. Некоторое время мы молчали, потом вдруг меня осенила удачная мысль.

— Послушай, а почему бы вам с женой не поселиться в Аннеслее? Замок все равно пустует, там осталась только пара слуг. Вообще-то это старая развалина, но сейчас, когда Марианна вот-вот должна родить, лучше уж самый старый замок, чем самый новый шалаш.

На губах Робина стала медленно появляться хорошо знакомая мне улыбочка.