Лезвие вечности - Андрей Быстров

Сказано – сделано. Аппарат для кодированной связи с полковником Лысенко плюхнулся в пруд.

Стоя в тамбуре электрички, Борис курил выпрошенную у попутчика отвратительную на вкус сигарету. В общем, он был готов к тому, что поездка на дачу профессора окончится ничем, но она окончилась СЛИШКОМ УЖ НИЧЕМ. Кто, за кого и против кого, какими картами, по каким правилам там играл? Люди Бека, требовавшие дискету, – это хоть понятно, а остальные? Например, тот, невозмутимый, с внешностью Джеймса Бонда? А девушка с удивительными бездонно-синими глазами, она кто такая? Бо­рис даже не знал, уцелел ли в перестрелке сын Калужского, но если и уцелел – соваться теперь в квартиру или на дачу профессора самоубийственно. Да ведь и милиция не станет сидеть сложа руки!

При мысли о милиции Градов почувствовал жгучее желание избавиться от пистолета. И подавил его. Нет уж… Если бы не «ТТ», Бориса сейчас не было бы в живых.

Борис снова и снова задавал себе мучившие его вопросы. Каковы его шансы? Квартира Мезенцева ненадежна. Денег, чтобы скрыться из города, нет. Разве что с пистолетом ограбить коммерческий киоск.

До квартиры Андрея Градов добрался без приключений, но в прихожую входил как в камеру смертников. Уф, вроде все тихо. Борис с облегчением вздохнул. Пусть завтра его убьют, но сегодня он выспится. Нервное перенапряжение гасило голод и жажду, отключало мозг. Борис проковылял к дивану, даже не сняв куртки… И тотчас же провалился в тяжелый сон, как в мрачную пропасть.

Он проснулся только на следующее утро, в половине десятого, и не сразу смог вспомнить, где находится и почему. Но когда попытался встать, лежащий в кармане пистолет уткнулся в бок. Память нахлынула волной вместе с предчувствием грядущих неприятностей.

Борис скинул куртку и поплелся на кухню. Там он поставил на плиту чайник и открыл первую попавшуюся банку консервов. Ему хотелось напиться до поросячьего визга…

С консервной банкой в одной руке и вилкой в другой Борис вернулся в комнату и включил телевизор, чтобы посмотреть утренний выпуск новостей. Сообщат ли что-нибудь о перестрелке на даче?

Политика, скандалы, аварии, депутаты… Ни слова о том, что интересовало Бориса. Обычно тележурналисты работают оперативнее. Может быть, их попросили хранить молчание? Да их попросишь, пожалуй, этих жуков… Просить надо очень и очень убедительно.

Пошел блок новостей культуры, и Градов отвернулся от экрана, сосредоточившись на консервах.

– …чья выставка открылась в зале Союза художников России на Кузнецком Мосту, – тараторила дикторша. – Имя Ольги Иллерецкой еще мало известно широкому кругу любителей живописи. На своей первой выставке молодая художница предстает как мастер броского и в то же время лаконичного пейзажа. Как портретистка, успешно овладевающая глубинами психологического образа…

Борис мысленно выругался. Любопытно, что такое «глубины психологического образа»? Ему и самому на радиостанции приходилось заполнять паузы между музыкой и рекламой бессмысленными пассажами, поэтому он болезненно реагировал на словоблудие. Боже, радиостанция… Как давно это было, в иной жизни!

Вполглаза Борис взглянул на экран. Картина Иллерецкой, которую он увидел, понравилась ему. Лицо женщины, обозначенное прозрачным контуром, и сквозь него – золотой закат и распростертые крылья птицы…

Затем на экране появилась сама художница.

– Некоторые мои картины, возможно, покажутся необычными, – говорила она. – Можно назвать это фантазией… На самом деле это просто стремление заглянуть за лик полной Луны. Двери, о которых писал Уильям Блейк…

Консервная банка выпала из рук Бориса. Он смотрел на экран во все глаза. Художницу давно сменил спортивный обозреватель, а Борис никак не мог оторваться от телевизора. Прокрутить бы назад…

Апатия и отчаяние сменились жаждой деятельности. Теперь Борис точно, абсолютно точно знал, что он предпримет.