Один я остался без силы – 2! - Сергей Леонидович Орлов

Раиса Петровна побледнела, её руки сжались в кулаки. Макеев, видя, как напряглась атмосфера, вмешался:

— Он прав. Михаил нуждается в свободе. Иначе мы рискуем получить ещё одного Сапрыкина.

Раиса Петровна опустила голову, её плечи дрогнули. Она понимала, что мы правы, но признать это было невероятно сложно.

— Хорошо, — наконец прошептала она. — Я попробую.

— В таком случае… — Макеев поднялся со стула и вытянулся в струнку, — не смеем больше отнимать у вас время. Тем более, что у нас еще есть, чем сегодня заняться.

Я тоже попрощался с женщиной, но напоследок все-таки захватил с собой парочку песочных печенек. Уж больно эти заразы вкусные…

* * *

Спустя каких-то пятнадцать минут мы уже были в моей комнате для тренировок, где я только-то закончил обратную трансформацию. Как ни странно, возвращение в собственное тело, пусть оно и было детским, я воспринимал с облегчением.

Взрослая форма, хоть и давала силу и возможности, всегда оставляла после себя странное послевкусие — будто я на время становился кем-то другим. А в этом теле, хоть и маленьком, я чувствовал себя… собой.

— С тлудом успели! — выпалил я, стараясь справиться с детской речью, которая всё ещё норовила исказить каждое слово. — Есе бы минут десять, и все, плишлось бы плевлащаться плям пли ней.

Макеев, стоявший у двери, кивнул, но его взгляд был рассеянным. Он явно думал о чём-то другом.

— Сапрыкины всегда были верными подданными Долгоруких, — произнёс он, словно на автомате. — Так что не думаю, что Раиса Петровна раскрыла бы нашу тайну.

Его голос звучал отстранённо, и я понял, что его мысли были далеко. Вероятно, он, как и я, размышлял о загадочной личности «защитника». А точнее — о том, способен ли Михаил Потехин, сын Сапрыкина, превратиться в такого же монстра, каким в итоге стал его отец. Ведь если это так, то этого толстого добряка придётся как можно скорее изолировать от общества. И уж тем более его не стоило допускать до работы с детьми…

Не удивлюсь, если полковник прямо сейчас позвонит своему помощнику и потребует найти срочную замену Потехину. Хотя бы на время, пока он не подберёт кого-то более подходящего для моей защиты.

— Еси вы думаете о воспитателе, то не беспокойтесь, — сказал я, натягивая свободные штанишки, которые вечно норовили сползти. — Его субичности есе слишком нелазвиты, так что влемени у нас более чем достаточно.

Макеев вздохнул, его лицо оставалось серьёзным.

— Мы не можем быть в этом уверены на все сто процентов.

— Это даааа… — протянул я, следом за штанишками надевая смешную футболку, на которой Пожиратель проигрывал человеку в шахматы. — И стоб убедиться в этом навельняка, мне надо встлетиться с этим Саплыкиным. Вы можете это устлоить?

Полковник замер, его глаза сузились. Он явно взвешивал все «за» и «против».

— Это будет непросто, — наконец сказал он. — Сапрыкин содержится в особо охраняемом блоке. Доступ к нему строго ограничен.

— Но вы же можете устлоить? — настаивал я, глядя на него с детской непосредственностью, которая, как я знал, иногда действовала лучше любых аргументов.

Макеев вздохнул ещё раз.

— Хорошо. Я попробую. Но только если вы пообещаете следовать всем моим указаниям. Никакой самодеятельности.

— Обещаю! — радостно выпалил я, хотя внутри уже начал строить планы.

Макеев кивнул, но его лицо оставалось серьёзным. Он понимал, на что идёт. И я понимал. Встреча с Сапрыкиным могла стать ключом ко всему, что происходило. Но она же могла преподнести мне массу не очень приятных сюрпризов.

* * *

Через несколько часов мы уже ехали в сторону тюрьмы. Я сидел на заднем сиденье, стараясь не ёрзать, хотя внутри всё кипело от нетерпения. Макеев, сидевший за рулём, молчал, но его напряжённая поза выдавала, что он тоже нервничает.

Когда мы наконец прибыли, меня поразила мрачность этого места. Высокие стены, колючая проволока, камеры на каждом углу — всё это выглядело как декорации к суровому фильму про тюремную жизнь.

Мы прошли через несколько уровней безопасности. Для этого мне пришлось наступить на горло своей гордости и залезть в сумку, которую приготовил Макеев. Как же хорошо, что человека такого ранга не рискнут обыскивать.

Да и зачем? Заключенный тут один, а если он попробует сбежать, половина военных города сразу же узнает об этом. Дело в том, что в тело Теневика вживлен чип, который моментально подаст сигнал при попытке к бегству. Руководство Бастиона хорошо выучило прошлый урок, поэтому больше не допустит даже попытки побега.

Наконец полковник остановился, поставил сумку на пол и открыл ее. Мы оказались перед тяжёлой металлической дверью с надписью: «Камера № 1. Лев Сапрыкин. Особо опасен».

— Он там, — сказал Макеев, его голос звучал мрачно. — Но будьте осторожны. Сапрыкин… нестабилен.

— Лазбелусь, — спокойно ответил я, поправляя одежду. Путешествие в багаже мне не особо понравилось.

Дверь открылась с громким скрежетом, и я впервые увидел Сапрыкина.

Он сидел на полу, скрестив ноги, его глаза были закрыты, а руки скованы смирительной рубашкой. Его фигура казалась хрупкой, почти призрачной, но в воздухе вокруг него витала какая-то странная, тяжёлая энергия.

— Лев, — тихо позвал я, стараясь придать голосу более взрослые нотки. Получилось, к слову, так себе.

Сапрыкин не ответил. Только подойдя ближе заметил, что губы шевелились, словно он с кем-то беззвучно разговаривает.

Я сделал шаг вперёд, затем ещё один. От этого психа можно было ждать чего угодно, но я был наготове. Да и Макеев, вон, держит Сапрыкина на мушке, готовый в любой момент выстрелить.

Помимо смирительной рубашки, тело Теневика было сковано специальными цепями. А еще в камере было установлено специальное освещение, которое не давало объектам отбросить тень.

— Штош… посмолим, что ты за звель такой…

Я уверенно протянул руку и прикоснулся к плечу Сапрыкина.

И в тот же момент мир вокруг меня рухнул.

Глава 24

«Защитник»

Разум Сапрыкина оказался мрачным, но удивительно структурированным пространством. Это был бескрайний лабиринт из тёмных коридоров, стен, покрытых трещинами, и дверей, которые вели в неизвестность. Воздух был густым и плотным, а свет — тусклым, едва освещающим путь. Каждый шаг отдавался эхом, будто пространство реагировало на моё присутствие.

Субличности Сапрыкина были разбросаны по этому лабиринту, словно обитатели огромного, но запущенного дома. Они были разными