Пустоши Альтерры, книга 3 - Александр Казанцев

Она чувствовала, что им всем нужен новый смысл, цель, выше простого выживания. И хотя она пока не могла ясно сформулировать, какой именно должна быть эта цель, уже понимала: совсем скоро Рыку придётся её найти.

Шла пятая неделя. Срок, названный Мраком вскользь — «недели три, может, чуть больше» — давно прошёл. Пыль Вулканиса стёрла и эту дату, как стирала всё, что не держалось на железе и упрямстве.

Анесса не находила себе места. Между Мраком и Краегором было нечто болезненное, тяжёлое и невысказанное. Слишком часто его взор пустел при упоминании старых кварталов, проржавевших складов и улиц. Может быть, месть. Может, старая кровь или долг, не измеряемый жетонами.

Что, если ввязались? Если не выбрались?

А броневик пылится в доке, ждёт хозяев. Любой караванщик знал — у техники тоже есть терпение. Сегодня стоит, а завтра уйдёт по чужим маршрутам, к тем, кто не спросит, чей он был.

Мысли кружили над ней, словно вороны. Девушка металась, чертила записи, писала маршруты и тут же стирала. Хотела уехать, действовать. До Грейвилла довезут без проблем, дорога надёжная. Но там — Кляп, тот, кому “задолжала” не жетонами, а телом. Значит, только проходом, дальше к Краегору — если будет с кем и на чём.

Рабочие в доке отговаривали, один вечером буркнул:

— Глупость.

Другой подал флягу и спокойно сказал:

— Живы. Просто дорога долгая.

Третий стоял у ворот, закрывая выход.

Так прошёл день. Потом ещё. Потом третий. Каждое утро начиналось с решимости и заканчивалось сомнениями.

А в то утро, когда девушка наконец сказала себе «хватит» и почти дошла до стоянки, чтобы искать водилу до Краегора, скрипнули вторые ворота дока — для лёгких машин. Металл резанул воздух, замерли все: мехи, водилы, даже псы у прохода.

Броневик вкатывался в док, словно вернулся с войны, а не с дороги. Движения рваные, тяжёлые колёса цепляли бетон, подвеска натужно скрежетала. Заднее колесо спущено, кабина заметно кренилась вбок. Переднюю бронеплиту покрывала густая, чёрная копоть — машина явно прошла сквозь огонь. Лобовое стекло заляпано полностью, закрыто сажей, по диагонали тянется глубокая трещина, и вид у броневика такой, будто он выбрался из ада.

Турель существовала отдельно — искорёжена, крепления торчат наружу, основание перекручено, сломанной костью. Но даже так Анесса заметила: ствол другой. Толще. Массивнее. Это уже не тот старый пулемёт, который стоял раньше.

Как только броневик пересёк створ ворот, Анесса сорвалась с места, не обращая внимания на взгляды, забыв обо всём, кроме машины. Бежала резко, на одном дыхании, движимая тревогой, что включается раньше мыслей.

Подбежав ближе, заметила главное, за рулём был не Мрак.

На водительском месте сидел Вектор. Лицо бледное, как известковая пыль, без привычного огня в глазах. Только расширенные зрачки, странно застывший взор, пальцы намертво вцепились в руль, словно боялся потерять последний якорь в реальности. Мотор надрывно завывал, в воздухе висел резкий запах горелого масла и копоти.

В тот самый миг, по позвоночнику Анессы скользнуло ледяное, тяжёлое и страшно ясное осознание, которое не требовало объяснений. Случилось что-то очень плохое.

Глава 7, орден

Улицы Альдены, даже в спокойствии рассвета, были натянуты до предела. Стеклянный, холодный свет ложился на фасады, оставляя на камнях длинные, резкие тени. Среди торопящихся прохожих медленно шёл Вячеслав Жилин, движения скупые и точные, словно под присмотром невидимого снайпера. Под тяжёлым плащом скрывались бронежилет и оружие, в глазах застыло чужое ощущение — кто-то постоянно дышал в спину.

Дом, где ждала женщина, перестал быть укрытием. Теперь это ловушка, и возвращение туда лишь затягивало петлю. В воздухе стоял тот же металлический, едкий привкус, что и после покушения в Вулканисе.

Жилин начал расследование сразу после прибытия, но попытки выйти на источник угроз заходили в тупик. Люди исчезали, свидетели молчали, улицы замирали, едва он появлялся. Каждый его маршрут был кому-то известен, противник явно играл на опережение. Знал, где Вячеслав ест, спит, где пытается скрыть свою слабость. Следователь слишком поздно понял правила игры.

Пятеро, приехавших с ним в Альдену, растворились среди домов и переулков. Их имена не произносили вслух, лица не мелькали рядом, любые прямые контакты были исключены. Рация хранила безмолвие — только шифры и короткие приказы через уличные закладки. Старая газета в водостоке, пробитая консервная банка под лавкой, клочок билета на коленях нищего. Каждый обрывок бумаги давил сильнее прежнего, требуя действовать.

“Пора”, — гласила последняя записка, чернила едва успели подсохнуть. Плотная бумага, срез был ровный и чёткий — явно не подделка. Вячеслав знал отправителя. Знал и то, что ждать больше нельзя.

Но действовать — значит подставиться. Под удар попадёт и женщина, чьё тепло он помнил до последнего изгиба тела в темноте. За квартирой следили — слишком часто чужие лица мелькали у двери, почта исчезала, коврик возле порога вытирался неестественно ровно, специально заметали следы. И эта тень напротив, вечно застывшая на углу здания — терпеливое, бесконечное ожидание сигнала.

Из окна квартиры Жилин смотрел на улицу. Серый утренний свет стекал по фасадам, скользил по окнам. Караван тяжёлых грузовиков с металлом отходил от городской стены, двигатели лениво урчали. Шум растворялся вдали, а мысли уже были далеко. Там, среди улиц Вулканиса, кто-то хотел его смерти.

Вячеслав медлил. По бумагам и званию следователь оставался главным. Только пятёрка оперативников видела в нём проблему, тормоз. Ни уважения, ни доверия — напряжённые взгляды и раздражение. Особенно выделялся Игорь Сомов, худощавый и жёсткий, с глазами холодными, как дуло пистолета.

Они встретились ночью, в пустом подвале городской радиобашни, где частенько глохла связь. Место подбирал Сом — заброшенный щитовой зал, насквозь пропахший горелыми проводами и ржавчиной. Под ногами хрустело битое стекло, лампы давно перегорели — идеальная полутьма для разговора, от которого не останется следов.

— Мы теряем время, — глухо, без эмоций бросил Сом. — Следы остывают, каналы закрываются один за другим. А ты молчишь третий день.

Жилин стоял возле стены, скрестив руки. Тени проводов разрезали лицо на полосы, пряча взор.

— Нет нормальных нитей, ни одного чистого следа. Нас читают насквозь. Каждый шаг под наблюдением.

Сомов приблизился на шаг. От него тянуло дешёвым табаком и застарелой кожей перчаток.

— Опять про бабу свою. Я понимаю. Но её не спасёт твоё молчание. Пока ты сидишь в норе, они работают, ты считаешь риски — они действуют.

— Я