Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин

рана открылась моим глазам, когда я подскочил к монголу. Роба женщины была разорвана на груди двумя тычками меча, обнажив плоть и вскрытую грудную клетку, внутри которой, под изломанными рёбрами всё еще билось сердце. Удивительно, но во время этой бойни не было пролито ни капли крови.

Монгол уже собирался ударить в третий раз, но я успел перехватить его руки, и увести меч в сторону. Лезвие воткнулось в землю, рядом с головой женщины.

— Монгол, что происходит? — гаркнул я.

Он пошатнулся, отпрянул, вперившись в меня зрячим глазом.

— Кровокож, ты многое не знаешь! И не тебе совать нос в мои дела!

— Ты забываешься! Я освободил как тебя, так и её! Ваши судьбы в моих руках. И ваши дела — мои дела.

Он недовольно сплюнул на землю. Я посмотрел на женщину; она всё еще дышала, несмотря на смертельную рану. Странно всё это. Другой бы истёк кровью и давно бы помер, но она даже не стонала от боли.

Я перевёл взгляд на монгола и спросил:

— Кто она? Почему еще жива?

— Она? Эта гадина? — монгол усмехнулся. — Предательница! Я мог бы давно убежать в дикие леса, схорониться там и начать новую жизнь, но она помешала! Указала пальцем мне в спину, когда я уже был в нескольких метрах от свободы.

Сбивчивый рассказ монгола мне был не понятен.

— О чём ты? — спросил я.

Но ответ пришёл совсем с другой стороны.

— Из-за него нам пришлось гадить под себя всю дорогу… — прохрипела женщина. — Он пытался сбежать… нас бы всех убили, если бы он…

— Нам и так была уготована смерть, наивная дура.

— За свою работу я должна была обрести покой вблизи моря. Мы все могли бы обрести покой…

— Ты его сейчас обретёшь, сука!

Я ничего не успел сделать. Только дёрнуться, но за дикой прытью монгола, о которой я даже не подозревал, можно было лишь молча наблюдать.

Короткий миг — и длинный меч нарисовал дугу в воздухе, упав точно на женскую шею. Голова с невидящими глазами и разинутым ртом отскочила в сторону. На этот раз всю траву забрызгало кровью, одежда убитой побагровела, скрыв с наших глаз пятна грязи и мочи.

Женщина не видела, как ударил меч, но слышала, как лезвие вспороло воздух.

Мне не хотелось осуждать монгола, или в чем-то обвинять. Я лишь одарил его взглядом, в котором он прочитал терзающие меня вопросы.

— Нас пичкали гадкой пищей, от которой сводило живот, — начал монгол. — Я уговорил стража позволить мне прочистить кишки за деревом. Ручные монстры с рогатыми головами должны были гарантировать мою покладистость, но я ослушался. Бросился в бега. И почти убежал. Сутки я скитался по джунглям, когда набрёл на берег неспокойной реки. Пересечь её было смертельным риском, и я долго не решался. Мой страх подвёл меня, монстры застали меня в нерешительности. Но когда я обернулся на звериный рёв, среди рогатых я увидел эту тварь, — монгол кивнул на обезглавленную женщину. — Она указывала на меня пальцем. Она чувствовала меня. Вынюхала как какая-то собака. Бежать не было смысла, мои силы были на исходе, да и после рабства мои мускулы напоминали прохудившиеся рыболовные сети, сгнившие в дождевых лужах. Меня избили, бросили в клетку к остальным рабам и повезли на побережье, где мы должны были стать частью населения. Так нам говорили. Нам обещали свободу. Нам обещали райскую жизнь, — монгол сплюнул скопившуюся во рту кровь. — Ага, так я и поверил. Почему нас тогда усадили в клетки? Почему не разрешили идти своими ногами, и туда, куда я хочу!

Позже, когда мы вернулись в деревню и монгол наконец отведал нормальной пищи, я поведал ему всю правду. И даже показал корабли, внутри которых они должны были обрести свободу, только их свобода продлилась бы недолго.

— Возможно, — сказал монгол, взирая на покачивающихся на волнах монстров из дерева. — Для многих из нас это стало бы истинной свободой, после всех тех мучений, которые нам пришлось испытать.

Мы стояли с ним на пристани, когда он назвал своё имя. Хаган. Он честно пытался объяснить значение своего имени, но я особо не вслушивался, меня тревожил его косившийся в сторону моря взгляд. Уходящий за горизонт оранжевый диск казался огромным и необъятным, заставляющий окутывающий воздух двигаться волнами. Природное явление взволновала Хагана, загорелая кожа будто побледнела и покрылась капельками пота. Умолкнув, он встал к солнцу боком и вскинул руки в разные стороны. Они дрожали, как его голова и ноги. Я заметил след от слезы, появившийся на быстро заживающей щеке.

— Мне повезло сохранить зрение, — сказал он, — судьба непросто так повернула меня боком к солнцу.

Его слова мне показались бредом, и я особо не предал значение бессмысленной фразе, с обидой сказанной избитым рабом. Но когда мы выпустили из клеток остальных рабов, к моему удивлению оказалось, что у всех глаза прятались за белёсой пеленой.

— Они смотрели на солнце, каждый день.

Хаган особо не вдавался в подробности, молча собирал припасы в дальний путь, и только моя настойчивость заставила его поведать мне историю про ту слепую женщину, тело которой нам пришлось сжечь на погребальном костре.

Из его рассказа мне удалось понять, что Хаган не обладает полной информацией о своем даре. Да-да, у него имеется дар, и о нём он узнал, когда уже попал в лапы кровокожих. Всю жизнь он подозревал о своей уникальности, но каждый раз, когда получал увечью или глубокие раны на охоте, которые заживали на его глазах, из-за своего невежества чудесное исцеление мужчина списывал на происки местных Богов, которые были в почёте на его земле.

А потом пришли другие боги. Злые и коварные. Они приплыли на страшных монстрах, держащихся тонкими лапами за воду, спустились на берег, и им уже не смог помочь ни один из тех богов, в которых они верили всю жизнь.

Кровь Хагана оказалась уникальной. Он тот же кровокож, только не знающий, что он кровокож. И не умеющий пользоваться даром. Знал бы он свою силу тогда, в день, когда пришли злые боги, обязательно затянул бы кожу в кровавый доспех, а из ладоней пустил смертельные клинки и принял бой до последней капли крови. Но ирония заключается в том, что он и сейчас этого не может.

Я смотрел на его лицо и с удивлением подмечал,