Мышь - Иван Борисович Филиппов

пошевелиться. Сейчас она — «Ася Шрёдингера». Вроде бы она есть, но стоит ей хоть чуть-чуть пошевелиться, и её не будет. В замкнутом пространстве не спасет даже костюм Мыша. Она боялась повернуть голову, поэтому видела сейчас только тех заражённых, которые находились прямо перед ней. И этого хватало.

Ближе всего к ней стоял мальчик лет десяти, в шортах и футболке с «Риком и Морти». Чуть за ним, запрокинув головы, стояла пара — пожилой мужчина и девушка. Может быть, дедушка с внучкой, может быть, профессор со студенткой. В сущности, какая сейчас разница. Вокруг Аси была очень разношёрстная толпа москвичей, которые просто жили свои жизни, шли по своим делам, что-то чувствовали, о чём-то думали… Теперь же вирус превратил их в способные двигаться куски мяса. Двигаться, испытывать чувство голода и убивать — единственные оставленные им функции.

На крыше автобуса Расул прикидывал ситуацию. Смешно, думал он, вот, почти всю жизнь свою он провёл с любимым дедом, и тот почти никогда про войну не говорил, а ведь он её всю прошел. Один раз сказал, когда маленький Расул убегал от деревенского быка. Бык был с норовом, а Расул запаниковал и вместо того, чтобы свернуть и через забор, например, перепрыгнуть, бежал по прямой. Дед только тогда один раз про войну вспомнил, и то так, вскользь. Сказал, что если уж бой неизбежен, то главное не паниковать. Паника не поможет, а только всё усложнит. Что бы ни случилось, постарайся вдохнуть и принимать решения спокойно. Чтобы их принимал ты, а не твой страх.

С одной стороны, уже взрослый Расул понимал, что слова деда звучат как подписи из пацанских пабликов про волков в ВК, но с другой…

Он старался дышать равномерно. Вдох. Выдох. В замкнутом и похожем на маленькое футбольное поле пространстве вокруг Аси бродило тринадцать заражённых. В «рожке» автомата, который он снял с плеча, было тридцать патронов. Рожков у него было два. То есть, в принципе, у них есть все шансы. Вопрос только в том, насколько он будет точен и не попадет ли он случайно в Асю. И не запаникует ли Ася.

— Ася, что бы ни случилось, стой и не шевелись!

Заражённые как один повернулись к источнику звука и бросились в сторону автобуса. Маленький мальчик, ещё секунду назад стоявший в нескольких метрах от Аси, теперь бежал прямо на неё. Расул прицелился: выстрел, второй. Мальчик упал. Повезло.

«Почему, — думал Расул, — почему в ребёнка стрелять пришлось? Всевышний, тебе кажется, что мало мне горя досталось»? Но Всевышний молчал. Теперь толпа заражённых билась об автобус. Машину шатало, но пока Расул держит равновесие — он в безопасности. Спокойно и аккуратно он сделал несколько шагов, чтобы оказаться ровно над тем местом, где собрались заражённые. И также спокойно и методично разрядил в них весь рожок автомата. Как карасей в бочке.

Он огляделся и прислушался. Вокруг было тихо.

— Ася, всё в порядке!

У Аси подогнулись колени, и она грохнулась на асфальт. Кажется никогда в жизни ей не было так страшно — даже на Арбате она не чувствовала такого ужаса. Она лежала и плакала, и Расул дал ей выплакаться, прежде чем позвал её снова.

— Дальше мы не пройдём. Подойди, пожалуйста, попробую тебя к себе на крышу втащить.

Сделать это оказалось значительно сложнее, чем Расул мог предположить. Если бы она была без костюма, он бы, может, вообще одной рукой Асю на крышу затащил, но с костюмом на это потребовалось несколько минут, изрядное количество сил и пара крепких слов на аварском языке, часть из которых относились к Асиному упрямству. Наконец они снова были вместе.

— Давай не разделяться, хорошо?

— Хорошо. Спасибо.

Ася была благодарна Расулу не только за то, что он спас ей жизнь. За формулировку «не разделяться» она была благодарна не меньше. Он не сказал ей презрительно и высокомерно «не убегай», не отчитал за безрассудство — «не разделяться». Ей это было важно.

Они стояли на крыше и оглядывались. Вариантов, как казалось Асе, было два: пойти по Садовому налево или направо в попытке обойти затор и выйти на Проспект Мира в другом месте.

— Смотри, может быть, попробуем через квартиры пройти?

Ася посмотрела куда показывал рукой Расул. Автобус, врезавшийся во второй этаж дома, пробил стену. При желании можно было аккуратно проползти по его крыше и попасть в квартиру. Это была неплохая идея — даже если пройти сквозь дом им не удастся, может быть, в квартире есть еда и место для ночлега?

Расул подошёл к краю крыши. Чтобы попасть на другой автобус, нужно было перепрыгнуть совсем небольшое расстояние между ними. Всего полметра, ерунда, но перепрыгнув, надо было уцепиться за наклонившуюся крышу другого автобуса. В целом тоже не бог весть какая акробатическая задача, но, тем не менее, не так просто. Да ещё и Ася в этом костюме. Расул прыгнул первым. Уцепился, аккуратно встал в полный рост — угол наклона вполне позволял ему держаться на ногах.

Ася тоже прыгнула, и удивительным образом вышло у неё это ловчее и элегантнее, чем у Расула, даже несмотря на костюм. Полусогнувшись, они медленно пошли по крыше автобуса и через дыру в стене спрыгнули в пустую квартиру.

Автобус влетел в комнату, которая, видимо, служила хозяевам квартиры гостиной. В углу стоял большой полосатый диван. На полу, под слоем штукатурки и кирпичной пыли, проглядывал тщательно подобранный под цвет обивки дивана ковёр. Ася подошла к журнальному столику, стоявшему у другой уцелевшей стены, и взяла с него фотографию в изящной серебряной рамке.

Со снимка на неё смотрели две очень красивые девушки, одна из них держала на руках младенца. Расул подошёл и встал рядом. Он тоже стал брать и разглядывать другие стоявшие на столике фотографии.

— Две девушки и ребенок, значит они этими были, лесбиянками.

— Ну и что в этом плохого?

— Слушай, — голос Расула звучал немного обижено, — я же не сказал, что это плохо. Ну необычно мне это, понимаешь? Мне некоторое время в Москве потребовалось, чтобы пообвыкнуться. Я вроде умом понимаю, что это нормально, ну или что это вообще не моё дело, кто кого и как любит, но всё равно, что дома слышал — так просто не забудешь.

— Ну да. Красивые они какие…

Голос Аси задрожал. Ей было грустно и горько смотреть на эту красивую и уютную жизнь, разрушенную так безжалостно.

— Пойдём отсюда, а?

— Давай. Только я теперь первым пойду, ладно? А то вдруг что.

Ася кивнула. Расул уже сделал шаг в сторону двери, когда они услышали едва различимый писк.

— Чо за фигня?

Ася не стала отвечать на вопрос, она ринулась вперёд, на ходу снимая с себя мышешлем и перчатки от костюма. В коридоре она немного заметалась, не понимая, откуда идёт звук, а потом решительно открыла дверь, украшенную стильно нарисованными разноцветными сердечками.

Кровать с подвешенным над нею причудливым (и очевидно дизайнерским) детским мобилем стояла по правую руку от окна, и из неё доносился тихий-тихий писк. Такие звуки не мог издавать ребёнок, с которым всё в порядке. Ася наклонилась над кроваткой: от девочки ужасно пахло, и она явно была в полушаге от голодной смерти.

Расул заглянул Асе через плечо и ни говоря ни слова вышел из комнаты. Ася слышала, как загремели на кухне двери шкафов и забренчала посуда. Она аккуратно подняла младенца из кровати — казалось, девочка ничего не весила. Им сейчас необходимо скорее найти еды, Ася не переживёт, если после гибели одного ребёнка