Противотанкист. Книга 2 - Алексей Дягилев

и выхватывания пистолета из кобуры под мышкой. Я, как инициатор идеи, не мог ещё работать левой рукой, Серёга же, правой. Но кобуру мы примерили и заценили удобство скрытого ношения. Дальше по ходу пьесы, отдуваться за всех пришлось «больному на голову» Федьке, правда недолго, потому что через полчаса всё это нам надоело и, убрав вещь в свой практически опустевший вещевой мешок, я начал готовиться к вечернему променаду. Не отставали от меня и мои друзья, надраивая сапоги и пряжки ремней.

Мы наслаждались отдыхом и бездельем до середины сентября. Моих друзей готовили к выписке, а я начал разрабатывать руку, хотя и вынужден был носить её на перевязи, но кое-какие процедуры и массаж конечности мне уже делали. Кость, судя по снимку, срослась, но рука всё равно ещё болела, и поднимать её выше головы я не мог. На уровне плеча ещё туда-сюда, несмотря на боль, а вот выше, хоть и пытался, но всё-таки жалел себя. Тем более, что хирург, что мой лечащий врач, сказали сильно не торопиться, потому что два месяца ещё не прошло. Ольга где-то нашла теннисный мячик, и теперь я практически не выпускал его из рук, точнее из левой руки. Мне, конечно, больше нравилось мять другие два мячика, но это только вечерком, а когда получалось, то и ночью. После переезда на новое место, жизнь постепенно налаживалась, тем более дожди прекратились, а золотая осень радовала своими тёплыми деньками.

Всё бы было хорошо, если бы бочку мёда, не портила ложка, а точнее ведро дёгтя или говна. В один, далеко не прекрасный день, на лечение положили какую-то падлу из политотдела дивизии. Этот «шакал», назвать его «офицером», язык не поворачивается, начал с того, что потребовал для себя командирскую палату, и ему её выделили. Ну как выделили? Просто выселили нас троих из горницы и разместили в кухне того же домика, где мы и обитали. Потом этот гребень почему-то решил, что красноармеец Изотов, должен служить ему ординарцем, но был послан по эротическому маршруту, старшим сержантом Филатовым, после чего имел с ним продолжительную беседу, но всё-таки написал докладную командиру медсанбата.

Этот гад, лечился то ли от геморроя, то ли от застарелой гонореи, но лечился своеобразно, несмотря на запреты врачей, каждый вечер жрал ханку. Самое же поганое было то, что этот ублюдок запал на Ольгу, которая каждый день приходила с обходом, и вынуждена была заниматься лечением данной особи и выслушивать его словоблудия. Но так как она была в командирском звании, то руки он с ней не распускал, тем более с утра был трезвым. Зато с санитарками и медсёстрами, этот гнус не церемонился, и за закрытой дверью своей «отдельной палаты», щупал их «за все подробности». Девчата, конечно, жаловались по команде, а Ольга Анатольевна докладывала командиру медсанбата, но у шакала были высокие покровители в штабе армии, так что местное начальство предпочитало не связываться и просило девчонок потерпеть до выписки. Серёга уже порывался набить морду этому ухарю, — всё равно дальше фронта не пошлют, — рассуждал он, но от этого поступка отговорил его уже я.

— Понимаешь друг, этих гадов много, а таких бойцов как ты, по пальцам пересчитать. Посадят тебя или расстреляют. Кому от этого легче будет?

— Ну как же так, — горячился он. — Почему этому уроду всё позволено? Если у него фамилия Ананидзе, то и занимался бы своим фамильным делом, а не приставал к девчонкам.

— Успокойся брат, ты скоро на фронт уезжаешь, вот там на фрицах и оторвёшься.

— Я то уеду, но знать, что какая-то гнида в тылу жирует, а ты за неё кровь проливаешь… — После сочной матерной тирады, Филатов немного остыл.

— Ладно, Серёга, не горячись. Найдётся управа и на этого говнюка, дай только срок. — Когда я это говорил, я и сам не знал, что этот «срок» подойдёт так быстро.

Как-то вечером я собирался на очередное свидание и пребывал в отличном настроении, тем более Ананидзе, высосав свою обычную дозу, стакан сивухи, куда-то свалил. Кореша тоже были в отлучке, прощались со своими подругами. Вроде всё было хорошо, но где-то в глубине сознания, засела мысль, что всё время хорошо быть не может, и писец может подкрасться незаметно и в любой момент. Да и чуйка вещала о чём-то нехорошем. Поэтому на наше место встречи я пришёл задолго до назначенного времени. Своих отношений мы не афишировали, но шила в мешке не утаишь, и как выражался папаша Мюллер — «что знают двое, знает свинья». Так что про наш роман знали не только все наши хорошие знакомые, что мои кореша, что Олины сослуживцы и подруги, но практически все в медсанбате, кто знал «докторшу». На свидания любимая никогда не опаздывала, а приходила или вовремя, или чуть раньше поэтому, немного подождав, я пошёл по знакомому маршруту в сторону её места проживания. Наступили уже вечерние сумерки, никаких фонарей естественно не было и в помине, и дорогу мне подсвечивала только луна. Немного не доходя до хаты, я услышал сдавленный стон и пыхтение, раздававшееся из сарая, стоящего поблизости. Там точно кто-то находился, и отнюдь не корова, так как «они не летают». Ольги нигде не было видно, зато чуйка зазвенела в груди корабельной рындой. Фонарик я с собой взял, так что узнать того, кто сейчас в сарае я мог, и если там всё нормально, то я просто извинюсь и скажу что хотел разыграть знакомых. Кайф, конечно, кому-то обломаю, но тут уж как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть, и пусть лучше я попаду в нелепое положение, чем случится непоправимое.

Я подкрался к дощатой двери и легонько толкнул её. Видимо подпёртая изнутри дверь, подалась только на несколько сантиметров и во что-то упёрлась. Но нет такой преграды, которую не преодолели бы большевики. Поэтому, определив по звукам доносившейся из сарая возни, где находится «нофелет», со всей «силушки богатырской», ударяю по хлипкой на вид двери ногой. Направляю луч включенного фонарика, на шевелящиеся на земляном полу фигуры, крича при этом.

— Хенде хох!!!

— Нихт шиссен! — Почему-то слышу я ответ на немецком языке и различаю, в кажущемся ярким свете, лоснящуюся от пота красную ряху Ананидзе, а вот под ним…

Я ещё не успеваю додумать мысль, как моя нога, обутая в кирзовый сапог, уже летит в эту морду, и с хлюпающим звуком встречается с ней. И откуда только взялось