Звезды, пламя и сталь - Игорь Викторович Лопарев

Утро началось с того, что меня разбудил кошмар. Я не помню, что именно мне снилось, но сон был очень неприятным.

Я проснулся в холодном поту, сердце колотилось, как бешеное. Но через несколько секунд пульс нормализовался, дыхание выровнялось. «Доминатор» подавил панику, взял эмоции под контроль.

Это было удобно. И это было неправильно. Я должен был сам разбираться с этим…

Ну, что ж, будем работать над контролем эмоций. Нельзя отдавать это на откуп нейросети. Она может и пропустить что-то. Ведь эмоции, это то, с помощью чего манипулятор получает власть над мыслями и поступками людей.

Завтрак прошёл в молчании. Мы сидели за своим обычным столом, но атмосфера была напряжённой. Гвидо ковырял еду одной рукой — другая висела на перевязи. Тихий молчал как всегда. Чиж вздрагивал от каждого резкого звука. Стресс у парней, однако.

А я вот ел с аппетитом, словно ничего не произошло. «Доминатор» подстегнул мой метаболизм, требуя больше питательных веществ для восстановления.

— Ржавый, — тихо сказал Чиж. — Ты не чувствуешь… вины?

Я поднял взгляд от тарелки. Его глаза были красными от бессонницы.

— За что? — спросил я.

— За то, что мы убили тех людей. Они же… они же тоже были чьими-то сыновьями, мужьями, отцами…

Я честно попытался найти в себе чувство вины. Сожаление. Раскаяние. Что угодно.

И ничего не нашёл.

— Они стреляли в нас первыми, — сказал я. — Убили Арата. Это была война, Чиж. А на войне убивают.

— Но как ты можешь быть таким… спокойным?

Хороший вопрос. Как я мог быть спокойным после того, что произошло? Нормальный человек должен был испытывать шок, вину, посттравматический стресс. А я чувствовал только лёгкую усталость и голод.

— Не знаю, — честно ответил я. — Просто… не чувствую ничего особенного. Тут же всё просто. Смотри сам. Если бы мы не убили их, то они убили бы нас. То есть выхода у нас не было. Или убивать, или умирать самим.

Чиж посмотрел на меня с ужасом. Словно увидел монстра.

Может быть, так оно и было, но…

— Вот ты, — спросил я Артёма, облизывая ложку, — что бы выбрал ты — убить… или умереть самому?

И ответа я, что характерно, не услышал.

С одной стороны, зашитый в генах запрет на убийство существа одного с тобой биологического вида — это естественно. Но если твой инстинкт самосохранения не в силах этот запрет преодолеть, то ты — тупиковая ветвь, и твоё место под солнцем займёт другой. Тот, кто сможет. А ты умрёшь. Вот так вот.

После завтрака нас вызвал Брукс. Мы собрались в его кабинете — тесном, прокуренном помещении, заваленном документами и запчастями.

— Садитесь, — сказал он, указывая на стулья, стоявшие вдоль стены.

Мы расселись. Брукс достал бутылку чего-то крепкого и разлил по стаканам.

— За Арата, — сказал он, поднимая стакан.

— За Арата, — эхом отозвались мы.

Алкоголь обжёг горло. Гвидо закашлялся, Чиж поморщился. Тихий выпил налитое, словно воду. Дрища аж передёрнуло… А я почувствовал, как «Доминатор» нейтрализует действие алкоголя, не давая ему влиять на меня. Теперь и пить бессмысленно — только продукт переводить… Радостей в жизни становится всё меньше, да…

— Теперь поговорим серьёзно, — сказал Брукс, убирая бутылку. — В каньоне произошло нечто странное. По официальной версии, вы попали в засаду мародёров и героически отбились. Один погибший с нашей стороны, шестеро убитых противников.

Он посмотрел на меня.

— Всех убили. — подтвердил я, потом, правда, добавил:

— Включая тех, кто сопротивлялся до последнего, и тех, кто сдался.

— Почему?

Хороший вопрос. Почему я убил тех, кто бросил оружие? В тот момент это казалось логичным, правильным. «Доминатор» не видел разницы между вооружённым противником и пленным — все они были угрозой.

Джоре были рациональны до безобразия и, похоже, привили свой циничный рационализм даже своим изделиям. И доставшейся мне нейросети тоже.

— Не знаю, — сказал я. — В бою всё происходило очень быстро. Адреналин, стресс…

— Ерунда, — отрезал Брукс. — Я видел достаточно боёв, чтобы отличить панику от хладнокровного убийства. Ты убивал методично, расчётливо. Профессионально.

Он встал и подошёл к окну.

— Знаешь, что меня больше всего беспокоит? Не то, что ты убил пленных. В этой войне такое случается. Меня беспокоит то, что ты не чувствуешь по этому поводу ничего.

Он был прав. И это пугало меня не меньше, чем его.

— Что со мной происходит, сержант? — спросил я.

Брукс повернулся ко мне. В его глазах я увидел что-то, похожее на жалость.

— Ты становишься солдатом, Ржавый. Настоящим солдатом. Машиной для убийства, которая не знает сомнений и угрызений совести. Вы не могли контролировать пленных — ты сделал всё правильно, рационально…

Он вернулся к столу и сел.

— Я видел таких. Везунчиков, которых пуля стороной обходит. Которые выходят из любого боя без единой царапины. Наша система их любит — они эффективны, надёжны и не задают лишних вопросов.

— И что с ними происходит?

— Разное. Одни срываются и кончают с собой. Не могут жить с тем, что натворили. Другие становятся машинами смерти — убивают по приказу, не чувствуя ничего и ни в чём не сомневаясь. Третьи находят баланс — остаются людьми, но умеют отключать эмоции, когда нужно.

Он посмотрел мне в глаза.

— Вопрос в том, кем станешь ты.

Я не знал ответа. Я не был уверен в том, смогу ли я поднять уровень контроля эмоций на должную высоту.

— А что вы посоветуете?

— Помнить о том, кто ты есть, — сказал Брукс. — Не дать превратить себя в бездушный инструмент. Ты можешь быть эффективным солдатом, не перестав при этом быть человеком.

Он встал, давая понять, что разговор окончен.

— Идите отдыхайте. Завтра новый день.

Мы вышли из кабинета молча. На улице Гвидо остановился.

— Он прав, — сказал он. — Ты изменился, Ржавый. Стал каким-то… холодным.

— Может, это и к лучшему, — ответил я. — Холодная голова в бою — это хорошо.

— Но не в жизни, — возразил Тихий. Это были первые слова, которые он произнёс за весь день. — В жизни нужны эмоции. Без них мы не люди.

Я хотел