Лето, пляж, зомби 7 - Наиль Эдуардович Выборнов

— Да, я понимаю, что не получится, — сказала она. — Мы просто умрем от голоду и все. Или тебе придется опять идти в города за едой.

— Будет лучше, когда мы победим, — сказал я. — Когда больше не будет «Воронов». Тогда мы заселимся в какую-нибудь заброшенную деревню. Построим там стену, вышки, пулеметы расставим, и никто к нам никогда не сунется. И будем жить среди людей спокойно, как нормальные люди.

— Только вот этим людям повоевать придется всем, так? — она улыбнулась вдруг, но уже как-то грустно. — Ради светлого будущего. Я правильно понимаю?

— За светлое будущее всегда приходится бороться, — ответил я.

— Да… — Саша выдохнула. — Тогда просто побудь со мной сейчас? Хотя бы один вечер. Пусть ничего не случится сегодня. А завтра мне придется тебя отпустить на войну…

Она замолчала и снова посмотрела мне в глаза, будто бы ждала, что я что-нибудь отвечу. Но я не знал, что тут можно было сказать.

Потому что она была права. Можно разве что оправдаться, что я не адреналиновый наркоман, которым откровенно был раньше. Да, я защищал Родину, но без войны я представить своей жизни не мог.

Но эпидемия все поменяла. А еще больше поменял тот момент, когда я увидел рухнувший Крымский Мост и шторм, который со всех сторон окружает остров.

Точнее говоря, тот момент, когда я очнулся от своей второй комы. И когда понял, что нужно пытаться построить нормальную жизнь. Спокойную.

И потом, когда встретился с «Воронами», которые хотели застрелить того мужика. И тогда же осознал, что за эту мирную жизнь придется побороться.

— Я буду с тобой, — ответил я.

Она подняла руку, провела по моей щеке, по шву на скуле. Его заклеить надо бы, но она почему-то этого не сделала. Разговор не о том пошел, вот и все.

Саша снова поцеловала меня, из-за чего ей пришлось встать на цыпочки. Долго, чувственно. Мятная зубная паста. Не знаю, люблю ли я ее на самом деле, смог ли преодолеть то, что было со мной после смерти Лики, но этот запах сводил меня с ума.

А потом она отстранилась и скинула с себя халат прямо на пол. Что-то подсказывало мне, что она никогда этого не сделала бы, что халат должен быть всегда чистым и белоснежным. И хорошо выгляженным, каким он был до этого. А потом медленно расстегнула пуговицы на блузке и стащила ее через голову, после чего бросила туда же.

На ней не было лифчика, но грудь стояла даже так без него. Я сделал шаг к Саше, но она отстранилась, уперлась руками мне в грудь.

— Просто посмотри, — сказала она. — Я тебе нравлюсь?

Я посмотрел. Тонкая шея, хрупкая, такое ощущение, что тронь немного — и переломится. Выдающиеся ключицы. Грудь, большая, увесистая. Живот мягкий, джинсы сидят низко, так что можно рассмотреть и выступы таза и верхнюю часть волос на лобке.

— Да, — кивнул я. — Ты красивее всех, кого я видел в жизни. Настоящая женщина. Естественная.

Криво усмехнулся и добавил:

— А я тебе нравлюсь со всеми своими шрамами?

Она сделала шаг в мою сторону, схватилась за футболку, и стянула наверх. Я послушно поднял руки, позволил ей сделать это. Она посмотрела на меня.

На самом деле я выглядел совсем не так, как раньше. Мышцы были рельефными, конечно, но не такими массивными, как были до этого. Но стоило свыкнуться с тем, что прежней формы я уже никогда не наберу, даже если начну каждый день тягать железо в спортзале, который в лагере есть. Я и сейчас туда ходил в спокойные дни, да и многие другие его посещали.

И питание нормальное. Но эта ебаная пуля в живот. И операция.

— Да… — проговорила она. — Их много. Вот этот вот, он от чего? Пуля?

Она ткнула мне в левую часть груди, и там действительно был шрам, похожий на звезду — расходился в разные стороны лучами рубца. Я прищурился, пытаясь вспомнить. Откуда он у меня вообще?

— Да, — кивнул я. — От пули. Пистолетная. Мы схватились с одним из партизан, когда они напали на нашу базу. Он успел выстрелить в меня.

— А что сделал ты?

— Я выдавил ему глаза, — ответил я, окончательно вспомнив эту историю.

Да. Мобильный лагерь, где мы сидели с отрядом. У них откуда-то нашлось устройство ЭМИ, которым эти ублюдки вырубили защитную систему. И одновременно полезли со всех сторон. У того парня, очень похожего на индейца, закончились патроны. У меня тоже. Я бросился на него, а он успел выхватить пистолет и выстрелить.

Тогда у меня был автомат с одним магазином, а бронежилета я надеть не успел. Вот и получилось так.

— Жестко, — сказала она.

— На войне всегда жестко, — только и оставалось ответить мне.

— А вот этот сделала я, — сказала она, проведя пальцем по длинному бугрящемуся рубцу, который шел через весь живот.

От мечевидного отростка до паха. Самый свежий. По бокам еще можно было разглядеть следы от швов.

— Да, — ответил я. — И спасла мне жизнь.

— Лапароскопов у нас не было, — ответила она. — Да и не помогли бы они, это не аппендицит. Если честно, у тебя шансов выжить-то было процентов двадцать. Но ты смог сделать это. А вот это…

Она дотронулась до еще одного звездчатого шрама чуть в стороне от этого длинного.

— Это та самая пуля, — кивнул я. — Винтовочная. Бронежилет пробила.

— Это жестко, — повторила она. — А вот этот?

Старый совсем, тонкий, на левой стороне груди. Похожий на полумесяц, кривой.

— А этот не на войне, — я улыбнулся. — Не поверишь. Это в Питере, я поехал туда на отдых. И там в пьяной драке.

— Ты дрался по пьяни? — она задрала вверх бровь.

— Я вышел из бара, — ответил я. — Там двое парней подрались, потом за ножи схватились. Я влез. Одного вырубил, второй успел меня порезать, но… Его я тоже вырубил. Захотелось, короче, почувствовать себя героем.

— Дурачок. Хорошо хоть выжил.

— Да там нож тупой был, — я махнул рукой. — Это просто царапина, я даже в больницу не пошел — пластырем