Доминирующая раса - Олег Серегин

— Хватит, — чуть резче сказал он. — Арис права, тебя невозможно убедить.

Хейнрри, помнится, тоже на что-то такое сетовал… Да, верно, я очень устойчива. Во всех отношениях. У меня в досье это указано. Как одно из достоинств. Но я не машина. Увы.

— Доктор Андерс допустил ошибку. Не стоило вручать мастеру оружие. Я придерживаюсь мнения, что сам институт операторства порочен. Следовало ограничиться использованием живых мин, а не создавать противоестественные семьи из человека и псевдоящера. Помимо прочего, это сводит на нет естественную ксенофобию… Мне жаль, Янина. Но сейчас на Земле многие придерживаются этого мнения. Я думаю, что Академию Джеймсона не восстановят.

Он специально это говорит. Чтобы мне было плохо. Специально говорит с таким искренним и печальным взглядом. Словно ангел-хранитель. Почти ласково. Почти сердечно. Я должна его возненавидеть. Прямо сейчас.

Погибшая Академия.

Нуктовый ребёнок, воркующий у меня на коленях.

Рекламный ролик.

…у модели прекрасная фигура и длинные светлые волосы. Портит её слишком круглое и пухлое личико. Биопластиковый костюм облекает её, как сгустившееся облако, но понятно, что под ним она обнажена. Кадр — весёлые голубые глаза, кадр — зелёные холмы под бездонным небом, с которого льётся свет. Съёмки с аэромобиля — она мчится через море цветов, развеваются волосы. Кадр — модель взлетает на вершину холма и смотрит на раскинувшийся перед ней простор.

Её настигает огромный, великолепный, по-змеиному грациозный боевой нукта. Чёрная шкура отливает бриллиантовой зеленью. Девушка срывается вниз, и у подножия холма прекрасное оружие, наконец, ловит её. Кадр — нукта игриво обнюхивает хозяйку.

Её смеющееся лицо. И строка — «радуйтесь жизни»…

Я помню, гладкие участки брони Аджи сбрызнули лаком. Чтоб блестело.

Эндрис сказал — «естественная ксенофобия»?!

— Так это ваша компания зажигает на Земле? — вырвалось у меня.

— Что… зажигает?

— Ксеноцид.

Он молчал и смотрел на меня непонятным взглядом.

— Я только вот чего не могу понять — зачем вам это нужно? Те, настоящие наци в двадцатом веке — они боролись за чистоту расы. Чистоту породы. Одной из пород Homo sapiens. И все даже тогда скоро поняли, какой это бред. А вы? Вы за что боретесь? Тоже за чистоту расы? Так невозможно же межпланетное скрещивание…

И тут меня осенило.

— За чистоту человеческой психики!?

Эндрис моргнул.

Я была так поражена догадкой, что сама на мгновение онемела.

— Так это же ещё горший бред, — выговорила я наконец, почти смеясь. — Люди веками мечтали о встрече с инопланетным разумом, а вы… вы теперь будет нас оберегать? Спасители. Идиоты. Извини, Эндрис.

— Именно благодаря нашему типу психики мы стали доминирующей расой, — ледяным голосом сказал он. — Мы должны сохранить его, иначе погибнем.

— Хорошо, — устало ответила я. — Эндрис, вот ты прочитал мне лекцию. Для этого тебе понадобилось меня фиксировать? Я бы тебя и так послушала. Ты интересно рассказываешь.

Эндрис чуть улыбнулся.

— Во-первых, — виновато сказал он, — ты всё-таки оружие. Не только в биопластике, но и сама по себе. И мы боимся тебя. А во-вторых, ты же отказалась мирно и дружески раскрыть мне свой секрет. Приходится действовать твёрже. Поверь, я сожалею.

— Какой секрет? — простонала я.

Эндрис утомлённо вздохнул.

— Когда ты, наконец, перестанешь… Хорошо. Я хочу знать всё о правительственной программе по созданию живого оружия на основе вида Homo sapiens.

Я не помню, что было потом. Теперь уже совсем не помню, а раньше у меня случался нервный тик и сны. С запахом рвоты и жуткой болью во всём теле. Штатные психотерапевты часто оказывались неспособны справиться с нашими проблемами, но мне повезло, я попала к уникальному специалисту. И даже он говорил мне, что пришлось попотеть. Это оттого, что я слишком устойчива. Как к отрицательным воздействиям, так и к положительным.

Туман какой-то. Сплошной туман между тем, как Эндрис в последний раз сказал своё «поверь, я искренне сожалею», и тем, как он вошёл за стеклянную перегородку, чтобы снять с меня биопластиковые ленты. Я уже не могла ничего сделать. Я подумала, что сейчас меня убьют, и мне стало почти хорошо.

Как в анекдоте. Меня поймали и долго били, но я им ничего не сказала, потому что просто ничего не знаю…

Эндрис был раздражён. Даже десять боевых лент не порадовали его. Он не мог спокойно принять поражение и избавиться от меня.

Он бил меня по лицу. Не разобрался, что нервов там у меня практически нет. Только жировая прослойка, более-менее естественно сформированная хирургом. Я почти не чувствовала боли, но лицо превратилось в отёкшую подушку. Это было неприятно сознавать, несмотря на то, что меня сейчас всё равно должны были убить.

После смерти я навсегда поселюсь в рекламном ролике. Где свет с синего неба, и цветут травы, и красивая юная девушка играет с красивым зверем. Где великая Древняя Земля в зените могущества…

Эндрис поймал мой взгляд. Снова занёс руку.

Стекло за его спиной лопнуло с оглушительным звоном и грохотом. Осколки ещё не коснулись пола, когда мелькнуло под потолком и сбило Эндриса с ног — иссиня-чёрное, ощерившееся сотней живых ножей… двести килограмм чистой ярости и горделивый боевой клич.

Я потеряла сознание. Я знала, что очнусь на полу, в луже остывшей крови, и увижу над собой морду Аджи.

…Меня несли, перекинув через спинной гребень.

— Аджи?

Он тихо просвиристел что-то.

Я заснула.