Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

же хреновый отец из него получился. Да и муж так себе. Другие вон близких своих спасают, первыми из-под удара выводят. За те четырнадцать лет, что действовал Закон, сколько их было вокруг Павла, кто всеми правдами и неправдами пытался уберечь своих жён, детей, матерей… что он — слепой, не видел этого? Всё видел, конечно. Глаза закрывал, списывал на людскую слабость, прощал. Другим прощал, себе… себе бы не смог.

Павел вспомнил, как чуть больше недели назад, сидя в этой же самой комнатушке напротив молчащих телефонов, сказал Борису, глядя в тревожное лицо друга: «а с чего ты взял, что я собираюсь сдаваться?» и, поймав Борин недоверчивый взгляд, нашёл в себе силы усмехнуться. Тогда нашёл — сейчас не находил. Одна мысль о том, что его ребёнок находится в руках психа, выбивала напрочь, не давала дышать.

Нет, нельзя об этом думать. Но и не думать — тоже нельзя.

* * *

— Ещё раз фамилию назовите, папаша, — медсестра, толстая, усатая, поразительно похожая на Терещенко из третьей бригады (усы только сбрить и вылитый Терещенко), зевнула и раскрыла перед собой журнал.

— Савельев, я же сказал.

— Имя-отчество.

— Павел, — Пашка от нетерпения уже начал подпрыгивать на месте. — Павел Григорьевич.

— Да не ваше, — медсестра закатила глаза. — Жены вашей имя-отчество.

Стоявший рядом Борис едва сдерживался, чтобы не расхохотаться, но вовремя заметив, что Пашка закипает, быстро отодвинул друга от стойки регистратуры, сунул лицо в окошко и расплылся в фирменной улыбке на миллион.

— Девушка, милая, папаша у нас молодой, нервничает. Вы уж его простите. И нельзя ли нам как-нибудь побыстрее узнать.

— Всем надо побыстрей, — заворчала медсестра, но под Бориным нежным и сладким взглядом сдала назад, приподняла свой пышный зад и направилась к полкам, томно покачивая бёдрами.

…через минуту Пашка уже мчался по коридору, повторяя про себя: «бокс номер восемь, бокс номер восемь», а Борька, оставшийся у регистратуры, рассыпался в благодарностях перед двойником Терещенко, восхищаясь красотой и грацией «юного создания» и ловко обходя вниманием пышные усы и не менее пышные формы…

О том, что Лиза родила, ему сообщил Рощин, начальник. Сказал, сердито хмурясь, что звонили из родильного, пробурчал что-то о том, что Савельев совсем обнаглел — вызванивают его тут у начальства, то же фифа какая, но, несмотря на своё недовольство Пашку всё же с работы отпустил, и Савельев сразу рванул наверх, не обращая внимания на насмешки и солёные шуточки Марата и гогот остальных парней.

Звонила скорее всего Анна, но Пашке было не до этого. В родильном отделении, у входа в приёмный покой, он наткнулся на Борьку и, не обращая внимания на Борины здравые призывы сначала позвать Анну, понёсся сразу к регистратуре, где тут же и застрял у окошка, вынужденный лицезреть копию Терещенко и отвечать на дурацкие вопросы. И если бы не Литвинов, неизвестно, насколько бы это затянулось.

Отцов в само отделение, конечно, не пускали, но через стекло бокса, где лежали новорожденные, можно было полюбоваться на своё чадо. Пашка об этом знал: Анна ему и Лизе обо всём рассказала, объяснив, как и куда обращаться, если её самой вдруг на месте не будет, да и Марат, уже опытный отец, просветил, выдал подробные инструкции, посмеиваясь и подкалывая его в своей обычной манере, и всё равно, Пашка всё перепутал, на вопросы медсестры отвечал не то и невпопад, рванул, не дослушав до конца, и теперь, вбежав в бокс номер восемь, нерешительно остановился, вглядываясь через стекло. Несколько детских кроваток с высокими сетчатыми стенками, больше похожие на корзинки, чем на кроватки, вытянулись в ряд вдоль прозрачной стены. Отчего-то ему казалось, что он узнает дочь сразу, но все детские личики выглядели одинаковыми — маленькие, красные, сморщенные, и… которая же тогда?

— Паша.

Он вздрогнул и обернулся. Анна, неизвестно как оказавшаяся тут, стояла рядом и улыбалась.

— Паш, ты свой бокс пробежал. Это девятый.

Она взяла его за руку и потянула за собой. Он, всё ещё ошеломленный и мало чего соображающий, покорно последовал за ней.

— Вот, — Анна подтолкнула его к стеклу, и он почти уткнулся в него носом. — Она на Лизу похожа.

— Ага, — согласился он, хотя совершенно не понимал, так это или нет. Даже не думал об этом, просто стоял и смотрел, и что-то совершенно новое поднималось в душе, то, чего с ним никогда не было раньше.

— Ань, — тихо сказал он, не отрывая взгляда от маленького детского личика. — Помнишь, нам Иосиф Давыдович рассказывал про Древнюю Грецию. Там была такая Богиня Победы. Помнишь?

— Помню, — Анин шёпот прошелестел прямо в ухо.

— Я её Никой назову. Как ту Богиню. Никой.

* * *

— Ты сегодня рано. Не терпится пообщаться с братиком? — голос Бориса выдернул Павла из воспоминаний.

Сморщенное личико новорожденной дочери, стоящее перед глазами, исчезло, словно кто-то махнул рукой, и кадр сместился, явив новую мизансцену. Теперь на Павла смотрело мрачное лицо друга.

— Ну что? — Павел наблюдал за тем, как Борис усаживается напротив, привычно проверяет телефоны.

— Ничего, — хмуро отозвался тот. — Извини, Паш, крутил по-всякому, и так, и эдак, не могу нащупать. Как будто что-то ускользает.

Вчера, перед тем, как расстаться, Борис пообещал что-нибудь придумать, даже обнадёжил, что есть у него одна идея, и теперь Павел поймал себя на мысли, что он не то чтобы разочарован ответом друга, нет, тут было другое. За этот месяц, который снова сплотил их, почти вернув то, что было раньше, и за последние несколько дней, уже здесь, на станции, он настолько привык к этому ощущению плеча друга рядом, к тому, что Боря знает выход из любой ситуации, к его полунасмешливому-полушутливому тону, которым Литвинов разгонял сгустившиеся над ними тучи, что сегодняшние слова, угрюмо брошенные в ответ, обескуражили Павла. И опустили на землю.

Его друг не был волшебником, а они, все вокруг, ждали от Бориса какого-то чуда. Словно у него была волшебная палочка, и стоило Боре ею взмахнуть, как всё таинственным образом налаживалось. А оно ведь и вправду налаживалось. Работало общежитие, столовая, не буксовала логистика — все материалы и расходники со складов на места доставлялись в срок, были организованы палаты для раненых и заболевших, без промедления устранялась любая бытовая проблема, от незначительной до серьёзной, в душах текла горячая вода, и никто из них не мёрз и не голодал — и за всем этим стоял Борис, решая насущные вопросы как бы играючи и посмеиваясь. И их ежедневные переговоры с помешанным родственником Павла — это тоже Борис. И то, что