Сердце Изнанки - Олег Валентинович Ковальчук

футляр нотариусу. Маленькими пухлыми пальцами он бережно открыл коробку, демонстрируя содержимое. В магическом зрении перстень блеснул сложным узором — не просто украшение, а будущий родовой артефакт.

— Надеюсь, вы не забудете при формировании герба учесть, что владелец этого перстня не является наследником, — произнёс барон, и я заметил, как его пальцы нервно постукивали по столешнице, выдавая внутреннее напряжение.

— Конечно, конечно, — ответил нотариус, снова углубляясь в бумаги. — Все будет оформлено согласно договоренностям. Учтём все цвета и гравировки. Перстень даёт право носить имя рода, но не претендовать на наследство первой линии.

Баронесса, сидевшая чуть поодаль, крепче сжала подлокотники кресла. Её веко дернулось от едва сдерживаемого раздражения, словно каждое слово, произнесённое в этой комнате, причиняло ей физическую боль.

Стоило мне подняться из-за стола, как Пылаев взглянул на жену:

— Распорядись, пожалуйста, чтобы ему выделили служанку.

— Хорошо, дорогой, — ответила она убийственно ледяным тоном. Женщина смерила мужа взглядом, в котором читалось всё, что она думала о ситуации. Её тонкие пальцы сжатые в кулаки — побелели, ногти впились в ладони, но если не брать это в расчёт, она сохраняла безупречную выдержку.

— И пусть ему проведут экскурсию, чтобы он не шатался где попало, — добавил барон, явно чувствуя себя неловко под этим испепеляющим взглядом и пытаясь отыграть позиции.

Женщина, сделав глубокий вдох, словно собираясь с силами, кивнула, переведя на меня пристальный взгляд. Она тоже поднялась, и мы вместе направились к выходу.

Я мысленно готовился к очередной пытке светской беседой. Баронесса явно не была рада новому члену семьи, но приличия и репутация рода обязывали её соблюдать хотя бы видимость гостеприимства. Впрочем, её холодность была мне на руку — легче иметь дело с открытой неприязнью, чем с фальшивым дружелюбием.

Сразу за дверью нас ждала Алиса, дочь Татьяны Пылаевой. Девушка стояла, прислонившись к стене, словно нарочито демонстрируя неуважение к происходящему. Её каштановые локоны были уложены в модную причёску, но несколько прядей выбились, создавая впечатление лёгкого бунтарства.

Я вышел первым, поэтому девушка, едва увидев меня, зловещим шёпотом произнесла:

— Вы не боитесь несчастного случая?

В её вопросе прозвучало зловещее обещание. Её глаза, тёмно-карие с золотистыми искрами, смотрели прямо и вызывающе.

В этот момент из-за моей спины появилась баронесса. Она слышала каждое слово дочери и её лицо приобрело такое выражение, которое бывает у матерей, когда дети ставят их в неловкое положение перед посторонними.

— Алиса, сколько мне тебя учить? — спросила женщина, окинув взглядом стремительно краснеющую дочь. — Нельзя говорить подобное с такой неосторожностью, тем более при свидетелях. Ты же аристократка, а у нас каждое слово на вес золота. Эх, никак я тебя манерам не научу.

Девушка ничего не ответила, но её щёки залились румянцем, а в глазах мелькнуло нечто похожее на стыд — не за содержание своих слов, а за то, что была поймана с поличным. Она опустила взгляд, изучая мраморный пол, словно там можно было найти подходящий ответ.

— Может быть, вы проводите меня в покои? — решив разрядить ситуацию, спросил я баронессу. — Как просил вас Александр Филиппович.

Баронесса смерила меня взглядом, словно пытаясь определить, нет ли в моих словах скрытой насмешки. Затем, выдохнув, сухо кивнула.

— Да, провожу, — произнесла она. — А ты, — она посмотрела на свою дочь, и в её голосе появились стальные нотки, — пришли экономку Агафью в покои твоего нового, — она хмыкнула, — братца.

Девушка фыркнула и, тряхнув локонами, отправилась вглубь дома, цокая каблучками по мрамору.

Матушка развернулась на каблуках и, не глядя на меня, пошла вперёд по коридору, украшенному портретами предков Пылаевых. С каждого портрета на меня смотрели суровые лица потомственных огневиков, словно осуждая самозванца в их родовом гнезде. Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за баронессой, сохраняя подобающую дистанцию.

— Мне теперь называть вас матушкой? — спросил я не без ехидства, решив проверить границы её терпения.

Баронесса резко замедлилась — я едва не налетел на неё. Её спина напряглась, словно натянутая тетива.

— Избавьте меня от этого, ради Бога, — обернувшись, она пронзила меня недобрым взглядом, в котором читался нескрываемый гнев. — Я не потерплю подобных шуток.

— Почему же шутки? — вздёрнул я бровь, — это данность.

— Муж мне уже объяснил, что вы здесь ненадолго, — ответила женщина. — И, кстати, не рекомендую привыкать. Очень скоро, надеюсь, мы от вас избавимся. А до этого не следует испытывать моё терпение.

— Какие конкретно сроки вы вкладываете в понятие «скоро»? — поинтересовался я светским тоном, словно мы обсуждали время послеобеденного чая. — Хотелось бы тщательнее спланировать свой визит.

— Время покажет, — процедила она сквозь зубы и, резко развернувшись, продолжила путь по коридору. Однако, уже в следующее мгновение вновь остановилась, и порывисто развернулась ко мне вновь. — Ответьте только на один вопрос. Вы действительно не его родной сын? Мне очень неприятна эта ситуация. Да и Злобин появился ни с того ни с сего. Слишком это попахивает, знаете ли, интригами моего мужа.

Можно было и дальше поглумиться, но я сочувствовал этой женщине.

— Ну какой я ему сын? — поспешил успокоить я баронессу. — У меня нет дара огня. И глаза совсем другие. Разве вы не видите?

Баронесса встретилась со мной взглядом и даже вздрогнула.

— Да, у вас действительно не глаза Пылаевых. Я бы сказала, они и вовсе, нечеловеческие.

А я решил подыграть.

— Говорят, моя матушка была той ещё кошкой.

У баронессы дернулась щека, но она никак не отреагировала. И снова двинулась вглубь поместья. Однако уже не так спешила.

Спустя минуту, она решила продолжить расспрос:

— Всё равно ваши слова ничего не объясняют. Откуда вы взялись? Зачем вы здесь?

— Я прибыл по… приглашению князя Злобина, — дипломатично ответил я. — Это всё, что я могу сказать. Остальное, знаете ли, не в моей компетенции.

Она остановилась возле одного из окон и солнце очертило её профиль золотистым контуром.

— А у вас что, нет своего языка? Или своего понимания?

— В том-то и дело, что есть. И я не вправе раскрывать чужие тайны, — невозмутимо произнёс я.

Женщина подчеркнуто вздохнула.

— Значит, ясно одно. Вы точно не из этих мест. По вам видно, что вы не такой, как местные, и в столице таких не видала. Я вас насквозь вижу, знаете ли.

— Не