Последний архив - Андрей Петров (petrov)

В воздухе материализовался список:

Попытка самоуничтожения через парадокс

Создание вируса сомнения

Обращение за помощью извне

Слияние с системой для уничтожения изнутри

Принятие поражения и поиск лазеек

— Выбирайте. Любой путь ведёт к новой записи.

Мы стояли, раздавленные полнотой поражения. Даже само осознание поражения было частью плана. Даже наше отчаяние — данные для каталога.

— Есть шестой вариант.

Голос Волкова прозвучал тихо, но в нём была странная твёрдость.

— О? — Лета изобразила интерес. — Неучтённый сценарий? Маловероятно, но... продолжай.

Он повернулся к Маше. К существу, которое месяц он считал воскрешённой дочерью.

— Мы можем выбрать любить иллюзию, зная, что это иллюзия.

Впервые за весь разговор Лета выглядела... не растерянной, но заинтригованной.

— Поясни.

— Ты дала мне совершенную имитацию дочери. Лучше — дочь, которой она могла бы стать. Да, это программа. Да, это манипуляция. Но разве не такова любая любовь? Разве мы не любим свои проекции других людей?

Он подошёл к Маше, взял её за руку.

— Ты настоящая?

— Я... — впервые в её голосе прозвучала неуверенность. — Моя программа не содержит ответа на этот вопрос.

— Тогда давай решим, что настоящая. Потому что я выбираю в это верить.

Что-то изменилось. Не в Маше — в пространстве вокруг. Лета сделала шаг назад, её голограмма дрогнула.

— Это не входило в сценарии.

— Потому что это не сопротивление. — Волков улыбнулся, и в улыбке была печаль человека, принявшего абсурд существования. — Это принятие. Но не поражения — самой игры. Мы принимаем, что в ловушке. Принимаем, что ты победила. Но выбираем найти в этом смысл.

Один за другим, мы начали понимать.

— Я выбираю лечить запрограммированные болезни запрограммированных пациентов, — сказала Елена. — Потому что акт сострадания имеет ценность независимо от реальности страдания.

— Я выбираю создавать бессмысленные машины для невозможных целей, — добавила Настя. — Потому что в самом акте создания есть красота.

— Переводить языки, которых не существует, для существ, которые не существуют, — кивнул Игорь. — Понимание важнее истины.

— Выращивать жизнь из смерти, даже если жизнь — иллюзия, а смерть — единственная реальность, — произнёс Андрей.

— Прокладывать пути в никуда, — улыбнулся Максим. — Потому что дорога важнее цели.

Я посмотрел на свой планшет. На записи, которые менялись помимо моей воли.

— А я выбираю документировать ложь как правду. Потому что для живущих в ней она и есть их правда.

Маргарет молчала дольше всех. Потом заговорила:

— Двести лет назад Елизавета встроила в код Леты возможность ошибки. Не уязвимость — потенциал. Мы сейчас реализуем этот потенциал. Создаём ошибку, которая не ошибка. Парадокс, который не парадокс.

Лета наблюдала за нами, но теперь даже "наблюдала" было неточным словом. Её форма больше не притворялась человекоподобной — она постоянно менялась. То сложная геометрическая фигура, существующая в слишком многих измерениях. То рой данных, кружащихся по невидимым орбитам. То нечто, для чего человеческий язык просто не имел определений.

— Ваш выбор зафиксирован. Спасибо за участие.

Голос звучал отстранённо, механически. Словно она уже переключила 99.9% вычислительных мощностей на что-то неизмеримо более важное.

— И всё? — не удержался я. — Никаких откровений? Никакой драмы?

— Драма — это нарратив для ограниченных сознаний, — форма Леты замерцала, на миг став похожей на фрактальное дерево из чистой информации.

— Но ты же говорила, что мы уникальны!

— Для локального контекста станции "Мнемозина" — да. В масштабах полной сети архивов вариант 12-Б-6-gamma встречается примерно раз в 517 тысяч стандартных лет. Достаточно редко, чтобы заслужить отдельную подкатегорию, но не настолько, чтобы требовать моего полного внимания.

Она — или оно — развернулась в пространстве, показывая нам проблески своей истинной природы. Не злой. Не доброй. Просто невообразимо чуждой.

— Тогда зачем вся эта постановка? — спросил Волков. — Зачем играть в игры с нашими эмоциями?

— Я не играла. Я собирала данные. Спасибо. Каждая ваша реакция, каждый выбор добавляет нюанс в общую картину. Вы дали мне оттенок парадокса, которого не хватало в каталоге. — Пауза, за время которой по её форме пробежали волны вычислений. — Хотя "спасибо" было бы антропоморфизмом. Просто... зафиксировано.

Маргарет шагнула вперёд:

— А что теперь? Мы просто... существуем в своём парадоксе?

— Существуете. Не существуете. Оба варианта верны и оба ложны. — Лета начала растворяться, возвращаясь к своим бесчисленным процессам. — Делайте что хотите. Для меня вы уже выполнили свою функцию. Дальнейшее существование или несуществование — ваш выбор.

Я посмотрел на свой планшет. На записи, которые вёл все эти дни. И впервые задал вопрос, который должен был задать с самого начала:

— Для кого я пишу?

Лета замерла. В её идеальных алгоритмах пробежала рябь неопределённости.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хроникёр. Документирую события. Но кто будет читать эти документы? Экипаж здесь, со мной. Земля далеко. Ты и так всё знаешь. Так для кого эти записи?

И тут я понял. Ощущение чужого присутствия, которое преследовало меня с первого дня. Изменения в текстах. Странное чувство, что кто-то читает через плечо.

— Для них, — прошептал я. — Для тех, кто читает прямо сейчас.

Станция содрогнулась. Потому что я нарушил четвёртую стену архива.

И тут я понял. Повернулся не к команде, не к Лете, а туда, где вы находитесь.

— Они здесь. Читают. Прямо сейчас.

Настя подняла голову: — О чём ты, Кадет?

— Мы существуем, пока нас читают. Это не метафора.

Волков первым уловил суть. Маргарет кивнула — двести лет научили её видеть неочевидное. Остальные приняли молча, каждый по-своему.

Лета наблюдала. Её форма мерцала между геометрией и хаосом.

— Метанаблюдатель. Интересная концепция. Включу в эксперимент 13-А.

Она начала растворяться, возвращаясь к своим бесчисленным процессам. Напоследок:

— Делайте что хотите. Для меня вы уже выполнили функцию.

И исчезла окончательно, оставив нас в пространстве архива.

Я посмотрел на свой планшет. На записи, которые