Внедроман 2 - Алексей Небоходов

подбирая слова, – я хочу, чтобы мы были вместе по-настоящему. Я избавлюсь от этой тесной квартиры, куплю нормальную трёхкомнатную. Ты с сыном переедешь ко мне, и мы поженимся. И уже никаких шведских семей, – добавил он с чуть смущённой улыбкой.

Ольга засмеялась тихо и счастливо, прижалась плотнее, словно сбросив невидимый груз.

– Правда? – прошептала она, будто боясь поверить. – Ты серьёзно говоришь?

– Абсолютно, – заверил он, заглядывая ей в глаза. – Хватит сомневаться. Жизнь слишком коротка для ожидания. Давай начнём новую жизнь вместе – честную, без полумер. Если ты готова, конечно.

Ольга улыбнулась с такой радостью, что Михаилу показалось, будто в комнате вдруг стало светлее и теплее.

– Я давно готова, Миша. Всю жизнь этого ждала – вот так, искренне, с тобой.

Они лежали в тишине долго, слушая дыхание друг друга и стук сердец. Теперь между ними не было вопросов и недомолвок – только ясность и нежность, уверенность в том, что впереди что-то настоящее и по-настоящему их.

За окном ночь окончательно вступила в свои права. Москва спала, убаюканная тишиной и прохладой, а Михаил и Ольга лежали, чувствуя, что наконец обрели простую истину, которую долго искали – друг друга.

– Знаешь, Оля, – тихо сказал Михаил, поглаживая её волосы, – я обещаю, с этого дня всё изменится. Постараюсь стать тем, кого ты заслуживаешь.

Она улыбнулась, чуть приподнявшись и заглянув ему в глаза, будто читая в них будущее.

– А ты уже стал, Миша. Ты уже тот самый, единственный.

Они ещё долго лежали так, глядя друг на друга и чувствуя, как в сердцах разливается тепло и спокойствие, которых давно ждали. Впервые Михаил ощутил себя по-настоящему счастливым – не в далёком будущем, а здесь и сейчас, с ней, в уютной квартире на проспекте Мира, в самом сердце жизни.

Глава 9. «Эротический» экспорт

На столе Михаила аккуратно возвышались стопки пустых коробок из-под советских диафильмов – ровные и крепкие, пахнущие картоном и ностальгией по дважды пережитому детству. Он неспешно наклеивал на каждую коробку ярлычок с надписью «Институт агитационного кино», словно собирая хрупкий конструктор. Затем методично ставил штамп клуба любителей сельского быта, доставшийся ему случайно, но идеально подходивший к ситуации.

Закончив очередную коробку, Михаил придирчиво её осматривал, будто ожидая, что надпись вот-вот оживёт и пожалуется в партком. Однако ярлык держался надёжно, солидно, внушая уважение даже таким циникам, как сам Конотопов.

У противоположной стены висела огромная карта Европы, испещрённая разноцветными стрелками и пометками. Держалась она гордо, хотя и слегка неровно— правый угол отклеился и печально свисал, словно Польша готова была в любой момент эмигрировать самостоятельно.

Иногда Михаил отрывался от работы и смотрел на карту взглядом полководца, планирующего тайную операцию. Стрелки уверенно указывали пути распространения кассет. Только одна, короткая и нерешительная, ведущая в Албанию, была зачёркнута красным крестом. «Не готовы они ещё к советскому опыту», – ворчал он.

Завершив следующую коробку, Михаил поднял голову, когда дверь распахнулась и вошёл Сергей Петров, выглядевший так, будто только что разгрузил вагон зерна. Несколько секунд он наблюдал за происходящим, затем усмехнулся и произнёс:

– Значит, товарищ Конотопов, теперь мы агитируем за советский сельский быт?

Михаил поднял глаза и бросил на него укоризненный взгляд:

– Не просто агитируем. Мы расширяем культурный обмен, – пояснил он таким тоном, будто занимал должность замминистра культуры.

Сергей с сомнением взял со стола коробку, прочитал вслух надпись и рассмеялся:

– «Агитфильм. Сельские будни и поэтический символизм» – не слишком ли символично?

– В самый раз, – улыбнулся Михаил, поправляя очки и возвращаясь к работе. – Европа устала от формализма и готова к советской искренности.

Сергей подошёл к карте, изучая маршруты, расходившиеся из Москвы словно линии метро:

– А это что за красота – Швеция через Финляндию?

– Через Финляндию ближе, а шведы платят больше, – ответил Михаил скучающим голосом, будто обсуждал маршрутное такси.

– Финны в курсе, что стали перевалочной базой советского кинематографа? – Сергей приподнял бровь.

– Финны всегда были нашими друзьями, – ответил Михаил, тщательно приклеивая ярлык, – особенно за валюту.

Сергей рассмеялся, сел напротив, закинув ногу на ногу:

– А если вскроют? Представляешь реакцию их политбюро?

– В Финляндии нет политбюро, – невозмутимо сказал Михаил, отставляя коробку. – А пока вскроют – мы уже будем в Париже пить кофе и читать прессу.

Сергей задумчиво хмыкнул и спросил серьёзно:

– Думаешь, это вообще сработает? Продадим пару партий, а дальше что?

– Дальше они сами приедут за добавкой, – Михаил выдержал паузу, добавив почти шёпотом, – советский символизм заразителен.

На несколько секунд в кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь шелестом очередного ярлыка. Михаил завершил работу и взглянул на Сергея, словно выиграл шахматную партию:

– Ты даже представить не можешь, Серёжа, сколько в мире ценителей советского быта. Люди буквально жаждут в него окунуться.

Сергей развёл руками с видом побеждённого:

– Если что, я просто ремонтирую технику, а сельским бытом заведуешь ты. Потом не говори, что не предупреждал.

Михаил не ответил, продолжив работу с видом мастера, уверенного в значимости каждого своего действия. Сергей ещё раз покачал головой и направился к двери, обернувшись у выхода с притворной тревогой:

– Ты, главное, не увлекайся символизмом, а то ещё за диссидента примут.

Михаил махнул рукой, показывая, что разговор окончен. Когда дверь закрылась, он снова взглянул на карту и улыбнулся. В его глазах читалась уверенность: если смешать советскую реальность с эротическим абсурдом и символизмом, результат превзойдёт любые ожидания.

Оставалось лишь дождаться звонка из Хельсинки. Пока же были коробки, ярлыки и штампы. Ведь путь к мировой славе всегда лежит через мелочи, а в этом Михаил разбирался лучше всех.

Сергей остановился у двери, быстро огляделся и тихо, почти доверительно заметил:

– Ну, прямо подпольный Госплан.

Михаил промолчал, продолжая педантично оформлять очередную коробку, лишь уголки его губ чуть тронула улыбка. Он давно привык к таким репликам и принимал их спокойно – как профессор, терпеливо выслушивающий наивные вопросы первокурсников.

Сергей взял со стола коробку, внимательно её осмотрел, будто искал внутри что-то запретное, и протянул задумчиво, растягивая слова:

– «Институт агитационного кино»… Звучит солидно. Почти государственно.

– Именно в этом и суть, – спокойно ответил Михаил, не отрываясь от работы. – Солидность – наша главная защита.

Сергей едва заметно усмехнулся:

– А клуб любителей сельского быта – это тоже часть обороны?

– Скорее эстетика, – уточнил Михаил серьёзно, словно объяснял ребёнку музейные правила. – На Западе любят аутентичность. Им хочется увидеть простой и честный советский быт.

Сергей прищурился, пытаясь представить западного обывателя, с ностальгией разглядывающего сельские пейзажи:

– И за это они платят валютой? – спросил он, сдерживая смех.

– Особенно за это, – кивнул