Громов. Хозяин теней 6 - Екатерина Насута

Ага. Кажется, я начинаю понимать.

— Более того, по личным причинам он вынужден был оставить службу. Она хоть как-то отвлекала его от дурных мыслей. Теперь же он предаётся меланхолии и унынию, что, как вы понимаете, не слишком хорошо.

— И вы хотите… — Мишка отхлебнул чай и с присвистом. Судя по взгляду Татьяны, был бы у ней под рукой веер, она б не удержалась. Но веера не было, имелась лишь ложка, а ложкой стучать по лбу — это полнейшее бескультурие. А в отличие от некоторых, Татьяна не могла себе позволить быть бескультурной.

— Герман вполне справится с ролью ухажёра. Да и в школе поможет. Он как раз работал в министерстве образования и тема ему близка, знакома…

Сдаётся мне, что эта рожа некромантская решила, будто Светочка, она вроде Татьяны, нашей крови и силы. Ну-ну…

— Да и защитить девушку он сумеет.=…

Танька тоже поняла. Вон, глаза заблестели. И…

Интересно, она имена сопоставила? Должна была. Так, а вообще надо будет шепнуть, пусть передаст Одоецкой, чтоб жениху письмо написала. Мол, жива, здорова и всё такое. А то и вправду жалко парня.

Беспокоится.

Даже карьеру вон порушил, а в нынешнем мире карьера куда важнее всяких там чувств.

— Это… это очень… интересный вариант, — выдавила Татьяна, опустив взгляд и с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. — Только… понимаете, Светочка — человек своеобразный. Очень увлечённый. И её идеи могут показаться где-то… радикальными.

— Ничего. Думаю, Герман справится.

Герману я от души посочувствовал. Но исключительно мысленно. Ибо как он там говорил? Заботиться надо о благополучии своего рода. А за Германа пусть Шувалов отдувается.

Или, скорее, Герман будет отдуваться за прожекты Шувалова.

Глава 20

Хорошо еще, если родители или родственники жили в Петербурге и могли навещать девочку. А бывало и так: родители привезут восьмилетнюю дочь и уезжают обратно к себе за тысячу верст, и только по окончании являются взять из института уже взрослую девушку. При мне были такие случаи, что ни дочь, ни мать с отцом не узнавали друг друга.

То, что не отпускали нас из института ни при каких семейных обстоятельствах, я испытала на себе. За четыре месяца до выпуска я имела несчастье потерять отца, жившего в окрестностях Петербурга, и меня не отпустили отдать последний долг горячо любимому отцу…

Воспоминания институтки [31]

Стою на полустаночке… нет, лезет же в башку всякое-разное. Какой полустаночек? Вон они, ворота гимназии, только не те, центральные, через которые я уже хаживал. Оказывается, тут и другие наличествуют, широченные, за которыми виднелась и дорога, и даже стоянка, правда, пустая по нынешнему времени.

— А я говорю, не положено, — охранник смерил Мишку презрительным взглядом, в котором читалось превосходство должностного лица над всеми прочими. И в частности над проходимцами, которые являются в рань несусветную, дабы проникнуть на закрытую территорию школы. И плевать, что у оных проходимцев разрешение есть.

С печатями.

На круглом, окаймлённом пышными баками, лице читалось всё то, что думал человек и о нас, и о печатях. Небось, поддельные.

Как пить дать.

— А я говорю, что вы обязаны нас пропустить, — Мишка хмурился.

И злился.

Причём не на охранника, а в целом на ситуацию. Или Шувалов его достал. Шувалов, как выяснилось, та ещё зараза деятельная.

За один день и со школьным начальством вопрос решил, благо, как выяснилось, недостатка в свободных местах не было. И бумаги собрал. И подписи с печатями. А ещё о ремонте лестницы договорился, ибо пострадала та по его вине. Ну, тут я не спорил, конечно.

В общем, день вчерашний был полон хлопот и суеты, сборов, потому как выяснилось, что в гимназию надобно являться не просто так, а с вещами согласно списку. Да и в целом любой переезд — это ещё та морока.

А ещё список этот. Он оказался довольно велик, хотя местами и странен. Вот на кой мне дюжина перьев сразу? И три чернильницы? Или вот две счётных доски, набор карандашей химических и туфли для танцев? И почему про эти туфли никто и словом не обмолвился?

Надо ли говорить, что в субботу отправились мы не к Демидовым, а на торговые ряды, искать те самые туфли, а ещё второй костюм и прочие жизненно необходимые вещи.

Ещё и доклад переписывать пришлось. Шувалов-старший и его глянул, скоренько так, сказав:

— Есть толковые моменты, жаль, что наши думцы такое не пропустят. Но для школы сойдёт. Только кое-что надо подправить…

И подправил.

Нет, доклад получился в итоге глубоко упорядоченным и полным глубокой любви к самодержавию, но, блин…

— А я говорю, не пущу, — охранник вытащил из кармана табакерку. — Завтра приходи.

— Завтра ему на учёбу, — Мишка скрестил руки. Нет, ну идиотская же ситуация. А главное, понимаю, что дело не в том, что нельзя, а в том, как мы выглядим.

И кем кажемся.

Вон, всё взглядом ощупал. И чемодан рыжий, слегка потёртый, и одежонку нашу, и машину, которую Мишка к самым воротам подогнал.

— Так… пущай и учится, — милостиво дозволил охранник. — А как отучится, так нехай и приходит. Всё одно никого нету.

— Совсем? — Мишка сдерживался.

Но… как-то, чую, из последних сил.

— Ну… дежурный учитель. Ещё инспектор гимназический, стало быть… — принялся перечислять охранник, загибая пальцы. — И этот, новый… Каравайцев, что ли? Тихий такой…

Нет, теперь я точно не уеду.

— Вот его и позовите. Или дежурного учителя. Или…

— Чего людей беспокоить? — охранник, сняв крышку, отломил кусок желтого дешёвого табаку и сунул в рот. — Говорю же. Завтра…

И замолчал, скоренько сплюнув непрожёванный табак под ноги. Наступил ещё, след скрывая. Сам же вытянулся, плечи расправил. Вот чуется, что это не спроста.

— О! Доброго утречка! — раздался радостный бас. Орлов-старший сам тащил внушительных видов чемодан. А уж за папенькой и Никита следовал с видом, полным печали и смирения. Ни дать, ни взять, декабрист в ссылку направляется. — А мы думали, первыми будем…

— Доброго дня, ваш милость! — рявкнул охранник и бегом бросился к воротам. — Сейчас отворю… что ж вы…

Мишка стиснул зубы и выдохнул. Ну а что? Сословное общество, оно всегда сословное. Даже в моём прошлом мире. А тут, ежели явился на ржавой развалюхе да в