На Литовской земле - Борис Владимирович Сапожников

почти все седоусые старики, ровесники самого Станкевича, а кто и постарше. Командир их Рох Пержхал, который ещё с Баторием под Псков ходил, без страха вышел из цитадели, как только к ней подступили хоругви Станкевича. Он вывел из ворот и всё невеликое воинство своё, состоявшее из двух десятков стариков. Все при саблях, пистолетах и красивых кунтушах, как будто в город на прогулку собрались, а не сдаваться коронной армии. Сам Пержхал шагал впереди, опираясь на наджак[6] на длинной рукоятке, словно это была трость. Правда, при этом старый шляхтич сильно припадал на правую ногу, пуля, раздробившая колено при осаде Пскова, оставила его хромым до конца дней.

— Прошу честь, — выпрямившись, хлопнул себя по правым кулаком по груди Пержхал, — оборонять город мы сил не имеем и сдаём его коронной армии миром.

Такими словами приветствовал он Станкевича, их же повторил и Жолкевскому, когда полковник-конфедерат привёл в его гетманский шатёр.

— А где сам Веселовский? — поинтересовался у него Вишневецкий.

— Пан маршалок надворный литовский, — с достоинством ответил Пержхал, — отбыл на вальный сейм в Вильно, забрав с собой надворные хоругви и все войска, которые содержал за свой кошт. В городе же оставил малый гарнизон, чтобы все помнили, кому он принадлежит.

— На сейм, значит, отбыл, — проговорил Жолкевский, — а в городе оставил гарнизон из двух десятков седых стариков. Ловкач, ваш пан маршалок, ничего не скажешь.

Карать и казнить этих ветеранов, даже если они откажутся присягу приносить, не стоит. Все они верой и правдой служили ещё Сигизмунду Августу и Стефану Баторию, не раз дрались на общее дело. Ну а теперь вот оказались по другую сторону, что ж, бывает, сохранили верность хозяину города, как и предписывает шляхетская честь.

— Вы готовы принести за себя и за город присягу королю, — спросил у него Жолкевский, — и отречься от Литвы, признав эти земли Новой Польшей и частью Подляшского воеводы?

— Служил я Веселовским, — пожал плечами Пержхал, — а на старости лет, значит, Оссолинскому[7] послужить придётся. Можно и ему, покуда меня Господь не прибрал. Я против всего этого мятежа и глупости, в которую наш Пётр-меньшой ввязался, потому и остался в Белостоке с теми, кому она тоже поперёк горла.

— Зовите ксендза и писаря, — велел Жолкевский, — приведите Белосток к присяге и двинемся к Гродно. Королевская резиденция не должна оказаться во власти бунтовщиков.

Уже на следующий день армия, получившая в Белостоке припасы, лошадей и фураж, выступила на Гродно.

[1]Дробная шляхта (пол. drobna szlachta) — мелкая шляхта, которая составляла более 70 % от общего количества сословия. Подразделялась на застянковую, околичную, загородовую и т. д. Земельное владение этой группы ограничивалось частью участка

[2]Маршалок надворный литовский — должностное лицо в Великом княжестве Литовском, заместитель маршалка великого литовского. Изначально маршалком дворским или господарским называли руководителя двора великого князя литовского (господаря), однако со временем эта должность стала называться маршалок великий литовский, а должность маршалка дворского (или надворного) была создана в качестве его заместителя

[3] Недоволен критикуй, критикуя предлагай (лат.)

[4] Предлагая делай (лат.)

[5]Сельская гмина (пол. gmina wiejska) — наименьшая единица административно-территориального деления Речи Посполитой и в некоторой степени единицей местного самоуправления на селе, территория которой не имеет в своем составе ни одного города (иногда правление такой гмины находится в соседнем городе). Председателем сельской гмины является войт (пол. wójt, бел. войт, укр. війт, родственно немецкому слову фогт Voigt, «фойгт», которое происходит от лат. advocatus — призванный на помощь)

[6]Наджак (пол. nadziak, от nadziać na coś, насадить на что-нибудь острое) — польский клевец. Состоял из стального наконечника, имевшего с одной стороны острый клюв-пробойник, а с другой — плоскую поверхность. Использовались в XV–XVII веках для пробивания доспехов. Среди же польской шляхты наджаки пользовались популярностью — их использовали в качестве посоха, а при надобности и как оружие

[7] Ян Збигнев Оссолинский (3 сентября 1555 — 3 октября 1623) — польский государственный и военный деятель, воевода подляшский (1605–1613)

Глава 12

Самый страшный бой

Армия наша недолго простояла под стенами Вильно. Нечего нам было здесь делать после прибытия Острожского. Реагировать на провокацию князя король должен стремительно, а значит, когда мы беседовали с Острожским, польские войска уже начали свой марш от Варшавы к литовской границе. Встретиться с врагом решили под стенами Гродно — оставить нам одну из королевских резиденций Жолкевский просто не имел права. Да и без этого Гродно оставался слишком сильным городом, который должен стать опорой для всех действий карательной армии гетмана в Литве. А что нас идут именно карать, ни у кого не было ни малейших сомнений. И первые же новости подтвердили это.

— Шляхту приводят к присяге, — сообщил мне на первом военном совете, собранном в местечке Ораны, гетман Ходкевич. Сапега остался в Вильно, занимаясь государственными делами, как и родственник гетмана виленский каштелян Иероним. Радзивиллы же, все трое, как и Острожский с Ходкевичем, отправились с армией. — Теперь уже только королю польскому. Попутно всюду, где проходит армия Жолкевского, оглашают универсал. — Он подал мне его текст. — Его прибивают на ворота каждой церкви в деревнях и местечках, через которые идёт армия. В Белостоке его огласили на всех площадях, куда согнали всё население кроме не ходячих стариков и баб с грудными детьми. Остальных тащили волоком и грозили плетьми.

Уверен, что плети в ход пускали по поводу и без, хотя упоминать об этом Ходкевич не стал — и так понятно.

Я пробежал глазами королевский универсал и многое в нём показалось мне знакомым. Обо всём — или почти обо всём — этом я уже слышал от Потоцкого, когда мы беседовали с ним по дороге в Вильно.

— Разве не таков был проект первой унии, — поинтересовался я для порядка у остальных, — какой предлагали литовской магнатерии в Люблине?

— Именно он, — кивнул Януш Радзивилл, — воспользовавшись нашим мятежом Жигимонт решил окончательно решить вопрос с литовской государственностью. Теперь все в Литве знают за что будут воевать.

Этот универсал превращал мятеж литовской магнатерии в полноценную гражданскую войну. Сигизмунд совершил большую ошибку, выпустив его. Он показал, что воюет теперь против всей Литвы, запретив само упоминание Великое княжество и со своей стороны разорвав Люблинскую унию. Теперь Речи Посполитой больше не существовало — и король Сигизмунд в своей попытке сделать Польшу единой признал это. Тем лучше для нас. Князь Януш прав на все сто — теперь все колеблющиеся магнаты и простые шляхтичи наглядно могут увидеть за что и против чего они станут воевать. Не за Радзвиллов, Сапегу, Острожского или,