Первенцы - Дарья Чернышова

чрево. Потом утрамбовала комок и, широко размахнувшись, бросила прямо перед собой. Натянутый костяной дротик распрямился, целя в тело крупного животного – или незадачливого путешественника. Стоя на безопасном расстоянии, они с кобылой одновременно фыркнули: чересчур заметно.

Якуб раскритиковал бы такую ловушку. Червей в курган ему, этой сволочи.

Юркая белка подсказала, где расставлен подвешивающий капкан; еще один острый дротик Итка обошла, почуяв беспокойство матерого оленя. Но чем ближе она подбиралась к хижине Горуна Жильмы, тем четче осознавала, что подлинная опасность кроется совсем не в ловушках.

На пути стали попадаться насаженные на колья звериные черепа; хотелось надеяться, что обойдется без человеческих, но надежда эта не оправдалась. «Поймет ли он, о чем я его спрашиваю?» – задумалась Итка, вспоминая, как неистово вращал глазами Карел, описывая степень безумия Горушки.

Вдруг среди деревьев показалась соломенная крыша. Сделав с дюжину шагов вперед, Итка едва не присвистнула от размаха «укреплений». На настоящем земляном валу вокруг хижины ощетинился частокол из спряженных бревен, заостренных на концах. Вдруг за пределами этой своеобразной крепости почудилось движение, а в следующее мгновение Итка вздрогнула от грозного окрика:

– Ни шагу дальше!

Она не сразу разглядела сидящего за большим муравейником человека в плаще, из-под капюшона которого торчала седая борода. Итка кожей чувствовала, что на нее наставлено оружие. Это осознание, как ни странно, не слишком ее беспокоило.

– Простите меня, я заблудилась! – слегка изменившимся голосом крикнула она. – Это, верно, Горушкин дом?

– Чего тебе, девушка? – буркнул старик, разрядив арбалет выстрелом в мягкую землю. – Не бродила бы здесь. К западу нет ловушек. Садись в седло да скачи вперед.

Кобылу будто укололи эти слова: она вдруг заартачилась, потянула повод, расфырчалась – и вздыбилась, хотя не чуяла поблизости змей или других причин для беспокойства. Над головой возмущенно каркнул ворон. Итку затрясло.

«Держи спину прямо», – велел он ей, укоротив стремя под маленькую детскую ногу. Итка скакала вперед, прочь от горящей усадьбы. Не обернулась. Не запомнила его лица.

– Папа…

Белый ворон взмыл в небо и улетел по своим делам.

Глава 15. Пятерка кубков

В первый раз он пришел поздним вечером того дня, когда Отто уехал охотиться. Не назвал даже имени – сказал только, что он здесь ненадолго. Она окаменела, услышав шорох снимаемой одежды, и вцепилась намертво в простыни.

– Ты тоже раздевайся, – велел он довольно высоким для юноши голосом, – госпожа.

– Я не хочу, – шепнула она в ответ.

– Да и я не в восторге, – через губу выговорил незнакомец и забрался с ногами на кровать. – Значит, так. Будет проще, если ты сейчас…

Госпожа тогда сделала все, как он сказал. А потом на следующий день, и на следующий за ним тоже. Она всегда делала, что ей говорят. Взрослые очень хвалили ее за это.

«Неужели так теперь будет всю мою жизнь?» – задавалась госпожа бессмысленным вопросом. «Вы ведь знаете, будет так, как пожелает госпожа Нишка», – надтреснутым голосом отвечала ей Стельга, молодая жена управляющего, мать двоих миловидных – совсем не в отца – детей.

Госпожа познакомилась с ней еще до того, как злые люди, помимо имени, забрали у нее глаза, и казалось, будто лишь в сердцах Отто да этой светловолосой красавицы найдется сочувствие ее положению. Служанки же, которых приставила Нишка, хоть и гладили госпожу по рукам, когда она плакала, даже не старались делать это искренне: просто хотели, чтобы та перестала хныкать и доставлять всем множество неудобств.

Эти две служанки всюду таскались следом, ведя под локти через узкие проходы и помогая присесть, если госпожа уставала. Когда она пожелала отправиться в сад, попытались нарядить ее в меха, но госпожа вежливо отказалась.

– Там холодно, – предупредила одна из служанок.

– Ничего страшного. Я выросла на природе.

В коридоре воняло мокрой шерстью. «Что здесь делает псарь?» – задумалась госпожа. Или это Отто собственной персоной вернулся, обласканный своими собаками?

Господин Тильбе обожал волкодавов и гончих, а они взаимно обожали его. Он терпеливо лечил больных и не избавлялся даже от «зрящих» собак, бросающихся на всех безо всякой причины, совершенно непригодных для охоты. Отто всегда знал, как подойти к такой беспутной гончей, чем угостить и что сказать. Он не брал их с собой, когда уезжал охотиться, по обыкновению, не меньше чем на пару дней, и по возвращении хозяина зрящие облизывали его с ног до головы, не подпуская при этом никого другого.

– Ну, привет, Сорванец, – услышала госпожа знакомый голос, а потом – радостный собачий лай. Тогда Отто заметил и ее. – Здравствуй.

Она поприветствовала мужа, и в воздухе повисло напряжение: сопровождавшие Отто слуги вдруг замолчали, даже псы перестали скулить. «Я снова сделала что-то не так?» – забеспокоилась она, ощупывая шнуровку на одежде: кажется, все в порядке.

– День добрый, господин Отто, – сказал возникший позади управляющий.

Он приближался короткими, крысиными шажками. «Теперь, когда мой муж вернулся, продолжишь по ночам присылать ко мне того человека?» – могла бы спросить госпожа, но не стала. «С чего ты взяла, что Отто не знает?» – услышала она в голове грубый голос старухи Тильбе. Этому голосу отвечать не хотелось.

Хозяин и слуга поговорили немного о том и другом, как будто не замечая присутствия госпожи. Служанки за спиной начали шептаться о своем. «Лучше бы я, наверное, никуда не ходила, – рассуждала госпожа, – как советовала бедная Стельга».

Наконец Отто спросил:

– Что говорит лекарь? – имея в виду: «Как ее дела?»

– Что на этой кобылке хоть сейчас лес возить, – усмехнувшись, ответил управляющий.

Вот бы сейчас увидеть это мерзкое лицо и щедро плеснуть в него кипятком.

– А моя мать здесь? – неожиданно сменил тему Отто.

– Госпожа Нишка уехала в Кирту, посмотреть, как идут работы.

– Отлично, – с облегчением выдохнул господин Тильбе. – Значит, слушай меня внимательно.

Служанки в один голос охнули; послышался глухой стук, а потом – тихий, рваный хрип, как будто кому-то сдавили горло.

– Эта женщина – моя законная жена, – совсем иначе заговорил Отто. – Ты будешь звать ее госпожой, будешь кланяться ей и стоять в ее присутствии. Если узнаю, что ты позволил себе косой взгляд в ее сторону, моя мать тебя не защитит. Все понял? Хорошо. Теперь иди и приготовь мне баню.

Когда мелкие шаги управляющего растворились в коридоре, Отто, немного помявшись, сослался на усталость и тоже ушел к себе.

Без старухи все здесь слегка забываются.

Наконец госпожа оказалась в саду. Его звуки и запахи притихли, съежились от холода, но она уже различала новые, особенные зимние оттенки: так дрожит на ветру оголенное дерево, так пахнет продрогшая