Здесь водятся бесы - Снежана Каримова

– Ты куда? Уже спать пора! – возмутилась Белая мама. – Не пропадет эта кошка, уличная же! Не понравилось, видать, ей в четырех стенах. Соскучилась по воле.

– А вдруг пришла ночевать, – предположил День. – Я быстро! – и выскользнул за дверь.

Эх, раньше не знал, как отвязаться от настырной кошки, а теперь сам заглядывает в каждый подвал, ищет по кустам и в пижамных штанах бегает на улицу – посмотреть, не вернулась ли.

Перед подъездом Невесты не оказалось. День на всякий случай заглянул под лавку и даже в урну.

– Совсем тронулся, – пробурчал он себе под нос и побрел в сторону детской площадки.

Он сел на качели, вытянув длинные ноги. Покачиваясь, День невольно вспомнил Соню – ей сегодня тоже досталось. Как Невеста в нее вцепилась! Но сознание упрямо подкидывало воспоминания о полуприкрытых глазах Сони, ее мягких губах, аромате духов. Соня пахла свежескошенной травой.

Так пахла и Жар-птица, когда этим летом они, как в детстве, играли в догонялки. День пришел тогда в новой кепке. «Крутая!» – выдохнула Жар-птица и тут же лихо схватила ее. «Эй!» – возмутился День. А Мари уже понеслась на полянку перед домом с криком: «Не отдам!» Она оступилась, упала, а День специально рухнул следом. Длинная трава и рыжие ее пряди смешались, щекоча его лицо. Он хотел расцеловать эти волосы. Мари глядела на него и хохотала, прикрываясь бейсболкой. Прекрасным выдалось лето. А теперь осень.

День понимал, что нравится многим девчонкам. Они провожали его глазами, когда он шел по школьному коридору, старались перехватить его взгляд, шушукались у него за спиной, хихикали и, жутко волнуясь, приглашали на белый танец на дискотеках. Но, как часто бывает по известному закону подлости, та, что приглянулась ему, оставалась как раз равнодушной.

И снова мысли перескочили на Невесту. Почему-то День чувствовал себя так отвратительно, как будто кого-то предал.

Жар-птицу? Ну, ежу понятно, что ей нравится Горыныч, а не он.

Кошку? Это совсем странно. Да и что он сделал Невесте? Скинул, когда та вонзила когти в Соню? Так ведь правильно сделал! Нельзя нападать на людей! И специально же бросил ее на кровать, чтобы она не ушиблась. Соня явно пострадала больше.

Это, в конце концов, кошка. Всего лишь кошка.

– Вернись, Невеста. Ну вернись! – тихо позвал День.

Его голос глухо врезался в войлочную темноту октябрьской ночи. Будто слова ушли не дальше облачка пара изо рта. Повисли и тут же растворились.

– Где же ты? Где ты, Невеста?

Кошка-с-бесом вернулась к Тихому Омуту. Уныло моросил дождь, расквашенная жухлая трава напоминала салат из морской капусты. Кошка-с-бесом села на сырые доски моста. Обе – и кошка, и бес – были не в настроении.

Бесёне хотелось, чтобы День снова приходил сюда один, без подружки, чтобы смотрел на нее так же, как на эту Соню. Поцеловал бы… Он ведь ее человек! А эта девчонка словно поводок к нему пристегнула. Теперь он ходит за ней, думает о ней. И от этого он – вот дела! – счастлив…

Плюхнуться бы в воду, закопаться в ил – и дело с концом! А то дойдет до того, что Бесёне потребуется не поцелуй Дня, чтобы завладеть телом, а это самое тело, чтобы День ее целовал. Глупости!

Но что за волшебство использует Соня? Что за магия такая – эта любовь?

Внутренняя кошка устало замурчала. Бесёна отвлеклась от своих мыслей.

– Извини, что задержалась, – сказала она.

Кошка в сердечном домике понуро кивнула. Она думала о блюдечке с куриной спинкой, теплой батарее и ласковых руках людей. Она привыкла к тому дому. Бесёна же увела ее и пока не собиралась обратно.

Подселенка вылетела из кошки, но осталась рядом на мосту. А кошка решила, что здесь слишком холодно, и отправилась искать укрытие. Бесёна же запустила руку в карман толстовки, достала мерцающий клубок из нитей связи и стала есть, откусывая, как от яблока. Благодаря еде ей всегда становилось легче.

Подкрепив силы, Бесёна почувствовала себя бодрее и веселее. Надо навестить Цвету. Посмотреть, как там поживает семейство: подменыш, знахарка и чайный гриб. Она по ним, кажется, соскучилась.

Цвету Бесёна нашла на прежнем месте: в заброшке на втором этаже, у груды строительного мусора. Теперь деревянная девушка была закутана в одеяло, но сама все меньше походила на человека – еще чуть-чуть, и не отличишь от поваленного ствола дерева, поросшего кукушкиным льном и поганками. Рядом с Цветой лежал термос, наверное, с чайным квасом. Видимо, для успокоения Глафиры – ведь это тело уже не могло самостоятельно пить.

Бесёна вздохнула и нырнула в омут Цветы.

Подменыш все так же удрученно сидела на диване и смотрела в окно на мир. Но в этот раз Бесёна заметила кое-что еще. Ей даже вспомнилось, что она видела это и в прошлый раз, просто не придала значения.

Из дивана что-то торчало.

Но обивка не могла из него вылезти. Во-первых, дивану было меньше месяца. Во-вторых, он был всего лишь миражом.

Это торчащее нечто сотворила Цвета – простой вариант, оставался только вопрос: зачем? А может, в сердечном домике оно появилось само – сложный вариант, и с этим нужно было разобраться.

Бесёна подошла ближе и украдкой глянула на красный велюр обивки. Из дивана торчали несколько тончайших волосков то ли веточек, то ли травинок.

Что это?

Сама Цвета молчала, и Бесёна решила не тревожить ее зря, поэтому с деланой беспечностью заметила:

– Опять растишь омут?

– Вроде ты это как раз приветствуешь, – съязвила Цвета и отвернулась от подселенки.

Цвета была не в духе, но Бесёна ее понимала, поэтому только фыркнула:

– Ты уже та овца, с которой не добыть и шерсти клок. Одна ниточка осталась, и та почти усохла…

– Значит, я овца, – ядовито повторила Цвета. – Мы ведь уже решили, что ты избавлена от договора. Так что ты тут забыла? С меня же нечего взять, сама сказала.

– Просто навестить пришла, – буркнула Бесёна. – Я не злая. Это люди меня такой считают.

– Но ты же ешь человеческие души, – напомнила Цвета.

– А некоторые люди едят собак, и при этом собака – друг человека, – парировала Бесёна.

– Щипала, что ли, душу какого-то корейца? – вздохнула Цвета, знания подселенки ее уже не удивляли. – А я вот не охочусь и никого не ем.

– Это ты зря, – заметила Бесёна.

– Я… Я… – Цвета подергала прядку темных волос, в сердечном домике они всё еще