Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон

этом ей случалось жестоко тиранить подданных: когда она заставляла какого-нибудь несчастного учёного напяливать дурацкий колпак и разыгрывать роль, на которую тот был решительно не способен. Принцессу Каролину время от времени рекрутировали спеть партию ангела или нимфы. Ничто, за исключением, быть может, сражения бок о бок, не связывает в корне непохожих людей столь крепкими узами, как совместная игра на сцене, и Каролина близко сдружилась со всеми этими взрослыми, вынужденными, как и она, отбывать повинность на подмостках Шарлоттенбурга.

С бокалами и бенгальскими огнями в руках они собрались посреди библиотеки вокруг пьедестала из полированного вишневого дерева. На нём, нависая над головами гостей, стоял огромный, сферической формы предмет.

— Клетка! — воскликнула Каролина.

Черты Лейбница исказило отчаяние, которое быстро сменилось заинтригованным выражением, как будто принцесса затронула прелюбопытный вопрос. Он склонил голову, что могло означать и кивок, и поклон.

— Вы правы. Геометры заключили в параллели и меридианы шар, который, будучи покрыт извилистыми линиями берегов и рек, представляется грубым на взгляд тех, кто видит красоту в упорядоченности. Тем же, кто любит Природу в её многообразии, претит искусственность геометрических построений; птица, увиденная сквозь прутья клетки, не так хороша, как на воле. Однако я прошу ваше высочество смотреть на это скорее как на компендиум знаний. Перед вами карта земного шара, не расплющенного картографами, а как он есть.

Глобус был установлен под углом, соответствующим наклону земной оси. Неисследованная часть Тихого океана опиралась на пьедестал, Южный полюс располагался на высоте Каролининой головы. Конструкция и впрямь напоминала огромную клетку из медных параллелей и меридианов. Большая часть поверхности (океаны) зияла пустотой; медные пластины континентов были приклёпаны к прутьям изнутри, так, что координатная сетка располагалась сверху — по крайней мере если смотреть снаружи. На Южном полюсе помещался причудливых очертаний полностью вымышленный материк, а в середине его был вырезан круглый люк, к которому с пола вела лесенка.

Доктор Крупа (богемский математик, проживавший в Шарлоттенбурге на правах постоянного гостя) сказал:

— Ваше высочество, некоторые считают, что на полюсах расположены отверстия, через которые возможно попасть внутрь Земли. Сейчас вы можете сами проверить эту гипотезу.

Принцесса словно позабыла, что в комнате ещё кто-то есть; она даже не поздоровалась с тётей Софией и тётей Фике. Девушка стояла перед ступеньками, округлившийся от изумления рот повторял в миниатюре контуры отверстия, куда она собиралась нырнуть. Даже Фридрих-Вильгельм ненадолго угомонился, чувствуя волнение взрослых, но не понимая его причины. Почти никто уже не помнил, что принцесса Каролина Ансбахская была когда-то нищей сироткой. Однако сейчас, когда она стояла под дырой в Антарктике, не видя и не слыша ничего вокруг, в ней было что-то от маленькой девочки, которая пять лет назад вступила на порог Шарлоттенбурга, сопровождаемая двумя натурфилософами и сворой драгун.

Она улыбнулась и пролезла в дыру. Взрослые перевели дух и зааплодировали. Фридрих-Вильгельм, пользуясь тем, что никто на него не смотрит, подкрался к Георгу-Августу и треснул его книжкой по голове. Лейбниц, не слишком привычный к детям, смотрел на них в полной растерянности. Тут он поймал на себе весёлый взгляд Софии.

— Началось, — шепнула она, — мальчики уже воюют за внимание Каролины.

— Это так следует понимать? — недоверчиво проговорил Лейбниц, глядя, как Георг-Август[182], на пять лет старше и в два раза крупнее противника, шарахнул Фридриха-Вильгельма[183] о глобус поменьше, сдвинутый в угол, чтобы освободить место для нового. Папье-маше проломилось, и глобус остался у Фридриха-Вильгельма на голове, придав ему сходство с неким антиподом-макроцефалом.

Все эти шалости старательно не замечал некий мсье Молино, литератор-гугенот, живший в Берлине с тех пор, как в Савойе вырезали его семью.

— Почему не считать мир клеткой, в которой заключён наш дух? — глубокомысленно проговорил он.

— Потому что Бог — не тюремщик, — резко начал Лейбниц, но осёкся, когда София острым локотком двинула его в бок.

Принцесса Каролина села на вращающийся табурет в центре глобуса. Упираясь бальной туфелькой в пересечение двадцатого западного меридиана с сороковой южной параллелью, так, что атласный носок исполинским белым китом вынырнул из Южной Атлантики, она сильно оттолкнулась и закружилась.

— Я вращаюсь! Мир вращается вокруг меня!

— Солипсизм, — сухо заметил кто-то.

— Всё не так просто, — проговорил Лейбниц. — Это глубокий натурфилософский вопрос. И впрямь, как определить, неподвижны мы во вращающейся вселенной или кружимся в неподвижном космосе?

— Ух! Голова закружилась! — крикнула Каролина, объясняя, почему упёрлась ногами и остановила глобус.

— Вот и ответ, — сказал доктор Крупа.

— Отнюдь. Вы считаете, что головокружение есть внутренний симптом нашего вращения. Однако не может ли оно быть порождаемым извне следствием того, что вселенная кружится вокруг нас?

— Нельзя мучить девушку метафизикой в день её восемнадцатилетия, — объявила София.

— Здесь темно, — сказала Каролина. — Я не вижу карт.

Владислав — польский тенор, певший ведущие партии почти во всех операх при дворе Софии-Шарлотты, — зажёг бенгальский огонь и протянул через центральную часть Тихого океана. Принцессу загораживала Бразилия, но Лейбниц видел, как сфера озарилась изнутри — отполированная медь, вбирая свет из воздуха и рассыпая его вокруг, словно занялась огнём. Мгновение казалось, будто клетка наполнена пламенем, и у Лейбница сердце заколотилось от страха, что на девушке вспыхнуло платье. Тут из глобуса донёсся её радостный голос, и доктор рассудил, что его страшит нечто большее, нежели беда, которая может приключиться с одной осиротевшей принцессой.

— Теперь я вижу все реки, выложенные бирюзой, и все озера, и все леса из зелёного черепахового панциря! Города — драгоценные камни, и через них сияет свет!

— Так выглядела бы Земля, будь она прозрачной, если бы вы оказались внутри и смотрели из её центра, — произнёс отец фон Миксниц, иезуит из Вены, каким-то способом сумевший втереться на праздник.

— Знаю, — с досадой отвечала Каролина.

Повисла долгая, раздражённая тишина. Каролина оказалась самой отходчивой.

— Я вижу в Тихом океане два корабля. Один полон ртутью, другой — пламенем.

— Я их на чертежах не рисовал! — пошутил Лейбниц, пытаясь, согласно указаниям Софии, внести в разговор нотку веселья. — Надо будет сделать внушение мастерам!

— Подумайте, ваше королевское высочество, — продолжал отец фон Миксниц, — вы можете повернуться кругом, на все триста двадцать градусов…

— Триста шестьдесят!

— Да, ваше высочество, я хотел сказать, на триста шестьдесят градусов — и ни разу не потерять из виду Испанскую империю. Не удивительно ли, как богаты и обширны владения испанской короны?

— Тётушка София говорит, скоро они могут стать владениями французской короны, — отозвалась Каролина.

— И впрямь, сейчас на испанском троне сидит узурпатор-француз…

— Тётушка София говорит, всё решает женщина за троном.

— Верно, — отвечал иезуит, косясь на Софию. — Многие утверждают, что герцог Анжуйский, называющий