Костер и Саламандра. Книга 1 - Максим Андреевич Далин

Ознакомительный фрагментнашей кареты загрохотали по булыжнику, а в щелях замелькали фонари: мы въехали в городской центр. Ещё через несколько минут грохот прекратился, карета плавно покатилась по торцовой мостовой Белого бульвара.

От близости Дворца у меня живот схватило. Тяпа меня пожалела, сунула нос между моих колен, добрая собака.

– Виллемина, – спросила я, поглаживая Тяпку по рёбрам, отделанным бронзой, – как я должна себя вести, чтобы меня не спалили сразу?

Принцесса коротко рассмеялась:

– Карла, в Междугорье «спалили» означает «узнали то, что ты хочешь скрыть».

– Надо же, – сказала я хмуро. – Так что делать, чтобы они не узнали?

Виллемина покачала головой. В мелькающем свете её лицо, тонкое, острое и чистое, было ужасно похоже на старинную миниатюру на эмали, изображающую эльфа.

– Я сделаю тебя моей камеристкой, – сказала она. – И ты получишь полное право делать то, что сочтёшь нужным.

– Ты поверила, что я дворянка? – я даже улыбнулась. – Если что, у меня есть родословный лист с выпиской из церковной книги.

– Это неважно, – сказала Виллемина нетерпеливо. – Мне всё равно. Я сообщу двору, что ты аристократка, и пусть проверяют, как хотят. Ты отважна. Мне этого страшно не хватало – отважного союзника. Я тут одна.

– Я думала, у принцесс фрейлины… – заикнулась я.

– Шпионки, – коротко ответила Виллемина.

Карета замедлила ход.

– Площадь, дамы, – объявил кучер.

Даже открыл дверцу и откинул ступеньку. Три кораблика вызвали у него приступ галантности.

Виллемина сунула деньги мне в руку:

– Отдай ему, я устала.

Расточительно, подумала я, отдавая кучеру три монеты. Какие у нас с ходу странные отношения с моей сеньорой. Какая у меня странная сеньора.

– Виллемина, – сказала я, – я забыла муфту.

– Туда ты прячешь и руку, и собаку? – улыбнулась принцесса. – Не беспокойся. Муфта – это наша самая малая проблема.

Площадь Дворца была ярко освещена – фонари горели по кругу, горели окна Дворца, светился ряд окон в здании Большого Совета – и совершенно пуста. Только королевские гвардейцы стояли на часах около парадного входа во Дворец, как раскрашенные истуканы. Я подумала, что холодно им, должно быть: с моря дул резкий ледяной ветер, здесь он был, кажется, холоднее, чем в предместьях и трущобном квартале.

Виллемина проскользнула мимо парадного входа, держась в тени, и вошла, видимо, в двери для прислуги. Её ждали в швейцарской.

Я чуть задержалась между дверями и услышала, как немолодая тётка ворчливо сказала: «Ваше высочество припозднились и заставили меня раскаяться в том, что я отпустила ваше высочество в город без охраны…» Мне не хотелось заходить, но Виллемина окликнула:

– Карла!

Я вышла на свет. Это было мучительно. Тяпка спряталась за мои ноги, а я сама с наслаждением спряталась бы за ноги Виллемины, если бы могла.

Мне стоило большого труда стоять прямо и не прятать глаз. Чтобы успокоиться, я всех тут рассматривала. Статную тётку с седыми буклями, тремя подбородками и синим бантом фрейлинского шифра на плече роскошного тёмно-синего платья из саранджибадского шёлка. Двоих мрачных бойцов, одетых как светские франтики, – но светленькие сюртучки не скрывали ни выправки, ни мускулов. Дежурного швейцара, важного, как губернатор небольшой провинции. И они все перевели укоризненные взгляды с Виллемины на меня – и их взгляды сделались даже не осуждающими, а обалдевшими.

– Ваше прекраснейшее высочество, – сказал боец, взяв себя в руки. – Вы понимаете, что это за… особа с вами?

– Да, – сказала Виллемина таким голосом, что вокруг иней осел. – Эта леди – некромантка. С этого вечера она состоит при мне. Довольно разговоров. Переодеваться и ванну для меня и этой леди, горячее молоко для нас обеих в мой будуар.

– Ваше высочество ожидают в будуаре, – сказала фрейлина.

– Благодарю, понятно, – сказала Виллемина. – Переодеваться, ванну, горячее молоко в малую гостиную. Пойдёмте, Карла.

Я любовалась. И когда она меня позвала, я сделала Тяпке жест и пошла за Виллеминой с видом правильной аристократки. Придерживая короткий подол своей юбки. Задрав подбородок. Чувствуя Дар как волну огня.

– Скелет! – охнула фрейлина.

Виллемина обернулась.

– Оливия, – сказала она, – будьте любезны держать себя в руках.

Сзади замолчали. Дали нам подняться по лестнице, застеленной синей ковровой дорожкой, мимо мраморных статуэток морских дев. Анфилада залов уходила в подсвеченный газовыми рожками сумрак, казалась высокой, как храмовые своды, а своды отражались в зеркальном паркете.

И мы отразились в громадном зеркале. Виллемина, которая сняла шляпу, и волосы цвета солнечных лучей рассыпались по плечам, а рядом я: кожа обветренная, как у рыбачки, ничего с этим не сделать; горбатый нос – троим Творец не донёс; глаза светлые, скорее рыжие, чем карие. Без шляпы; торчащие чёрные кудряшки – воронье гнездо, мука их расчёсывать. И мы одного роста… Тяпка подошла и тоже заглянула в зеркало – и Виллемина её погладила.

Спросила меня:

– А она чувствует прикосновения?

А Тяпа завиляла хвостом и всей спиной, ткнулась носом в её руку… Виллемина, наверное, и Тяпу грела, как и меня. Капля Дара в её крови… со стороны незаметно, но проклятые её чувствуют. И мёртвые чувствуют.

– Твои – да, – сказала я. – У тебя были интересные предки.

Виллемина усмехнулась и тут же стала серьёзной.

– Карла, – сказала она, – скорее всего, меня ждёт муж. Принц Эгмонд. Именно он здесь моя главная беда.

– Ого, – я аж присвистнула, и Тяпка насторожилась. – Ты хочешь, чтоб я защитила тебя от наследного принца?

– Да, – сказала Виллемина просто.

– Ничего так, – кивнула я. – Спасибо, что не от Господа Бога. Я постараюсь, Вильма. По крайней мере, пока меня не сожгут.

Ещё одна проверка. И Виллемина улыбнулась:

– Так меня и называй. И не думай, что я буду плакать в сторонке, когда нужно будет сражаться. Но мне очень нужен друг, тот, кто прикроет спину. Ты.

– Порядочные принцессы в таких случаях заводят конфидентов, – сказала я.

– Я не порядочная, – сказала Вильма. – У меня будет конфидентка.

И мы пошли туда, в тёплый сумрак, откуда пахло тающим свечным воском, духами, пудрой и затаившейся смертью.

* * *

Как его высочество выглядит, я знала из рисунков в газетах – вернее, думала, что знаю. Газетчики его высочеству льстили: в натуре он был мелкий.

Правда, телом Эгмонд был тот ещё кабан: видно, что в свои двадцать лет любил пожрать и ни в чём себе не отказывал. И морда была вполне ничего себе, с медальным профилем. Но внутри он был мелкий, чувствовалось с ходу, с порога. Я даже подумала по инерции: лох как лох.

Вдобавок стати у него были кабаньи, а голос тонкий и пронзительный. С другой стороны, даже самые матёрые кабаны визжат, всё закономерно… Только вот на парадах не