Звездный наследник (сборник) - Игорь Олегович Гетманский

Я посмотрел на троицу “пузырей”, деликатно отнял свою руку у Лотты и решительно сорвал с ближайшей бутылки пробочную жестянку.

И пошло-поехало.

Я с наслаждением впивался зубами в сочный бифштекс и подливал Лотте бренди. Я рассазывал ей что-то смешное, вставал, обходил стол и у всех на глазах целовал ее в губы. Она отмахивалась от меня, а я вливал в глотку неугомонному Дэнни еще стакан и хватал ее за руку и тянул из-за стола — танцевать. Она затихала у меня в руках под медленную слезоточивую мелодию, а я был нежен и внимателен, предупредителен и галантен, остроумен и смешлив.

Я ухаживал за ней так, как по разным идиотским соображениям не позволял себе делать этого год назад, я снова и снова объяснял ей, что такое для мужчины любимая женщина, она хохотала и рвалась из моих объятий, а я не отпускал ее руки из своей и все подливал бренди — ей и себе, себе и ей — и все дальше и дальше уводил за собой в ту страну беспечного, бесшабашного и губительного веселья, которую так хорошо знал Дэнни-дурак.

Лотта пила испуганно, как всегда, но ее страх никак не сказывался на подносимых мною дозах. И поэтому она через некоторое время здорово захмелела и зачирикала, милая птичка, и закачала каштановой челкой — озорно, задорно, сексуально. Так, как это могла делать только она.

Функция моей памяти стала дискретной где-то к концу застолья. Я сужу об этом потому, что совершенно не помню, как я расплачивался с официанткой и как выходил с Лоттой из бара.

Зато помню тот момент, когда Дэнни-дурак начал полностью завоевывать инициативу в противостоянии с респектабельным журналистом Рочерсом.

Когда мы вышли из бара, я оставил Лотту отдыхать в кресле посреди обширного, заставленного пышными незнакомыми растениями холла, а сам по сложной траектории двинулся к четырехрукому и трехглазому администратору — взять ключи от номера.

Администратор стоял за разделительным полированным барьером и мерил меня высокомерным взглядом. И при этом противно цыкал зубом. Я купил у него газеты, принял из липуче-аморфных лап ключи и уже собрался было вернуться к Лотте, как что-то задержало меня.

Я снова посмотрел на наглую физиономию инопланетного холуя. Он, холуй, мне не понравился. Дэнни-дураку — тоже. Я снова облокотился о барьер.

— Послушай, приятель, — сказал я администратору, блуждая строгим пьяным взглядом по пупырчатому жабьему лицу, — почему с нами здесь никто не разговаривает?

Безгубый рот с рыбьим прикусом растянулся в деланно-услужливой улыбке:

— Что?

Болван! Я почувствовал, что начинаю заводиться и поэтому сосредоточился, взял себя в руки и грохнул кулаком по разделительному барьеру:

— Вещи, предметы! Я имею в виду вот что, приятель: почему с нами не разговаривают ваши глупые двери, и зеркала, и вот эта твоя стойка молчит, как будто в рот воды набрала, а?

Бледная жабья рожа озадаченно вытянулась, а потом осуждающе смялась в гармошку.

— Посмею заметить, сэр, что у этой, как вы пожелали выразиться, стойки нет рта, — брезгливо заметил холуй.

— Что? — Я позволил себе стать таким же занудой, как и он. — Как это нет рта, когда она должна разговаривать?

Администратор с брезгливой гримасой снизошел до моей тупости.

— Я хотел сказать, что ваши коллеги решительно воспротивились участию гостиничного компьютера в общественной жизни журналистского корпуса, мистер Рочерс, — противно задергала гармошкой вместо лица жаба о шести конечностях.

— Идиоты! — громко проворчал я, вращая глазами.

— Совершенно с вами согласен, сэр, — охотно согласился администратор.

И вот здесь Дэнни-дурак озверел. Он, несмотря ни на что, уважал профессию Дэниела Рочерса и никогда никому — кроме, конечно, меня — не позволял плохо отзываться о журналистах. И пока я с открытым ртом переваривал наглый ответ, он хорошенько размахнулся и врезал трехглазому администратору в срединный глаз.

— Я говорил не о журналистах, болван! Журналисты никогда не были идиотами, — назидательно произнес он моими устами. — В противном случае ты бы не смог продать ни одной газеты, а достоверную информацию о мире получал бы вот от этого болтуна.

Он кивнул на полированный барьер и снова грохнул по нему кулаком.

Внимательно выслушав горячий монолог гостя, администратор медленно закрыл все три глаза и плавно осел на пол.

Внутри барьера что-то щелкнуло и приветливый механический голос произнес:

— Добрый вечер, мистер Рочерс!

— Привет, — высокомерно ответил Дэнни-дурак, а я направился к Лотте.

Не помню, кто кого поддерживал по дороге к лифту: я Лотту или она меня. Не помню, как мы вошли в лифт и как из него выходили. Не помню, как ввалились в номер. Может быть, мы с Лоттой застряли в лифте, и в течение часа нас вытаскивала из шахты бригада рычащих от ярости аборигенов-ремонтников; возможно, что я где-то выронил ключи и поэтому вышибал дверь в Лоттин номер плечом и одновременно проклинал чужеземные гостиницы с планетой Виолетта впридачу, и поднял на ноги всех обитателей этажа…

Возможно, все это было. Какие-то проблески памяти впоследствии подкидывали мне такие сомнения. Возможно, всего этого не было. Во всяком случае, мне уже никогда не узнать правды. Сам я точно ничего вспомнить не могу, спрашивать у Лотты мне было стыдно, а с персоналом гостиницы я с той ночи не виделся и не разговаривал.

Потому что последующие несколько часов, которые я провел в гостях у земной журналистки Шарлотты Ньюмен, стали последними часами моего прибывания на планете Виолетта…

Когда мы ввалились в двухкомнатный люкс Лотты, мое сознание немного прояснилось. Трезвее я не стал, но смена стандартной обстановки на некое подобие домашнего уюта, даже на такое жалкое, какое может дать гостиничный номер, подействовало на меня благотворно. Лотта, слегка покачиваясь на своих стройных двоих, ушла в ванну, а я развалился в кресле и вынул из карманов пиджака еще две бутылки бренди: Дэнни-дурак следил за своим рационом пуще глаза.

Он благодушно скосил глаза на бутылки и спросил:

“Желания будешь загадывать?”

Я раздраженно-пьяно икнул:

— Мое единственное желание — чтоб ты исчез! — Стены комнаты то плавно надвигались на меня, то становились безмерно далеки. Люстра под потолком совершала стремительное вращение, как вентилятор. — Сгинь, хотя бы на время, я все-таки с женщиной!

Дэнни равнодушно зевнул:

“Я так и собирался сделать, пока ты здесь будешь… Скучно. Но потом вернусь. У нас с тобой сегодня богатая программа! Налей на посошок!”

Я опрокинул в него еще один стакан, и он исчез. Он никогда не