Космонавт. Том 2 - Феликс Кресс

Ваня, разламывая хлебную горбушку, фыркнул:

— Ну и что? Ты ж помнишь, как Терешкова в прошлом году на «Востоке-6» летала — вот это да! Она ж потом рассказывала, как звёзды в иллюминаторе выглядят — будто алмазы на чёрном бархате. Вот это была новость…

Катя, поправляя рыжий платок, добавила:

— А в «Известиях» вчера писали, что эти двигатели для нового перехватчика. Может, скоро покажут на параде?

Я молча слушал болтовню ребят, размышляя о том, что как же всё-таки странно это — хранить секреты целой эпохи. Ведь никто из них не знает, что их ждёт в будущем, а я знаю…

Голос Наташи вырвал меня из задумчивости. Она, покусывая губу, вдруг негромко спросила, обращаясь ко мне:

— Вам… не страшно было? Когда дым пошёл?

Все замолчали. Даже Ваня перестал крошить хлеб. Я покрутил ложкой в стакане, наблюдая, как растворяются крупинки сахара:

— Страх — это когда не знаешь, что делать. А у нас инструкции на каждый случай. Даже дым в кабине… — Я сделал глоток чая и продолжил: — Вот, например, мой напарник — Борисов — сел как-то раз с заклинившим рулём на картофельное поле. И картошку потом всем аэроклубом ели.

Все засмеялись. Даже мать позволила себе лёгкую улыбку, а Ваня, стукнув кулаком по столу, потребовал подробностей.

— О, а я знаю эту историю, — оживился Володя. — Могу рассказать? — Он вопросительно посмотрел на меня.

— Рассказывай, — кивнул я, и пока он описывал встречу Борисова и колхозника с вилами, я поймал себя на мысли, что вот такие посиделки и беседы стали для меня не менее ценны, чем полёты. В прошлой жизни я подобному уделял гораздо меньше времени — вечно пропадал на работе, а всю прелесть таких встреч понял только сейчас.

Торт «Прага» исчез, оставив на тарелках лишь крошки да липкие следы от варенья. Официантка уже третью минуту нервно поглядывала на часы, но Володя, размахивая пустой вилкой, вовсю разглагольствовал:

— А я говорю, к 70-му году и до Луны дотянемся! Вот увидите — наш «Зонд» этих америкосов…

— Время, товарищи', — вежливо, но настойчиво прервала официантка его словесный поток.

Володя, достав часы-луковицу из кармана, присвистнул:

— Полдевятого! Нам пора, товарищи, а то троллейбусы не успеем.

Мы вывалились на улицу, где уже было темно. Осенний ветер гнал по асфальту пожухлые листья, а по тротуару торопливо шли редкие прохожие.

У остановки мы остановились в ожидании троллейбуса.

— До встречи! — шепнула Катя, после того, как я поцеловал её на прощание.

Троллейбус подъехал, звякнув дугой по проводам и ребята запрыгнули внутрь. Володя, уже сидя у окна, стучал кулаком по стеклу:

— Громов! В понедельник зачёт. Не опаздывай!

Я махнул ему на прощание рукой и мы с матерью неспешно пошли вниз по улице до другой остановки. Шли мы молча, оба думали о своём, да и сегодняшний день выдался насыщенным на события — усталость ощущалась.

Мать заговорила только тогда, когда мы поднимались на свой этаж. Она вдруг остановилась, схватив меня за запястье и произнесла:

— Теперь я верю, Серёжа. По-настоящему верю.

— Ты о чём? — не понял я.

— Когда ты тогда, на кухне, говорил про космос… — её голос был тихий, но уверенный, — я думала, это так — мальчишеские фантазии. А сегодня… — она резко выдохнула, поправляя сбившийся платок, — сегодня поняла — ты сможешь. Лети. Только обещай мне всегда возвращаться.

В этот момент я вспомнил последние моменты своей прежней жизни и нарушенное обещание.

— Обещать не буду, — качнул головой я. — Но сделаю всё для этого.

Мать постояла ещё немного, глядя на меня, а потом вздохнула и продолжила подъём по лестнице.

Мы вошли в квартиру, приглушённый свет в прихожей осветил потертый линолеум и вешалку с отцовским пальто.

На звук открывшейся двери, вышел отец из кухни и, привалившись плечом к дверному косяку, молча наблюдал за тем, как мы с матерью снимаем верхнюю одежду.

Мать кивнула в сторону комнаты:

— Василий, — голос её прозвучал устало, — я спать.

Только когда дверь в спальню захлопнулась, он выпрямился и серьёзно спросил у меня:

— Случилось чего?

— Небольшой инцидент на показательных, — я скинул сапоги, поставив их аккуратно у порога. Отец скрестил руки на груди и вопросительно посмотрел на меня.

Я прошёл на кухню и направился прямиком к чайнику на плите.

— Только что закипел, — послышался сзади голос отца.

— Вижу, — сказал я и налил себе чаю.

Сев за стол, я прислонился спиной к стене. Отец сел напротив, придвинув к себе чашку. Чайная ложка звякнула о дно, когда он принялся размешивать сахар.

— Ну? — отец спросил он.

— Взлёт, фигуры, на третьем вираже — отказ управления. Посадил на брюхо. Шасси не вышли, — коротко рассказал я суть.

Отец продолжил размешивать сахар, не поднимая глаз:

— Причину выяснили?

— Топливная труба повредилась, — я тоже принялся помешивать чай.

— Повредилась… — Он прищурился, ложка звякнула о дно особенно громко. — Сама?

— Так написано в акте.

Отец вдруг усмехнулся и покачал головой:

— Кровь не водица, — он вытащил ложку и положил её на блюдце, стоявшее рядом. — Топливные трубы сами по себе не ломаются.

Я пожал плечами:

— Завтра механики перепроверят.

— Механики… — он фыркнул, доставая из стола пачку сигарет. — Ладно. Не засиживайся, спать иди. И я пойду.

Он в несколько глотков допил чай, поднялся, но на выходе из кухни остановился.

— Молодец, сын. Горжусь тобой, — сказал он и вышел из кухни, не дожидаясь моего ответа.

Я остался сидеть за столом, медленно допивая чай. Взгляд скользил по стареньким обоям, пока не задержался на дверном косяке — там, где мать когда-то отмечала мой рост. Краем глаза заметил трещину в штукатурке над плитой.

«Если у Крутова всё получится, — подумал я, — то вскоре я уеду в Качинское училище и когда вернусь — неизвестно. Нужно решить вопрос с ремонтом до отъезда».

Поднявшись, потянулся так, что хрустнули позвонки. Через приоткрытую дверь спальни услышал ровное дыхание матери и тихие шаги отца.

В своей комнате поймал себя на том, что мысленно продолжаю строить планы на завтра: нужно сходить в магазин за материалами (или узнать, где они продаются), спросить, где купить новый шкаф в прихожую, написать письмо в ЖЭК насчёт