Башня времен. Заброска в советское детство - Анджей Б.

— Пропустите с водой! — скомандовал немолодой женский голос, прошуршали шаги, и на Жекино лицо и голову полилось холодненькое.

Жека распахнул глаза — и тут же прищурил их назад, слишком всё вокруг было солнечное и яркое.

Чьи-то руки помогли ему принять сидячее положение. Картинка перед глазами постепенно сложилась. Люди вокруг блестели загорелыми телами, рябили разноцветными купальниками и панамами; справа, за кустами, дёргались на ветру тенты и полосатые зонты. Пляж.

Позади всего этого синело, сверкало бликами море.

Жека встал на одно колено и осторожно поднялся.

— Голова не кружится? — заглянула ему в лицо кучерявая полноватая тётенька.

— Д-да вроде н-нет, — сказал Жека, и сказал не своим, тоненьким каким-то голосом.

Он бросил быстрый взгляд на руки, живот, на ноги в детских сандалиях. Едва не заглянул в плавки, вовремя опомнился.

Ну что, понятно. Он очутился в теле ребёнка. Себя-ребёнка: Жека вспомнил эти красные плавки с синими треугольными вставками по бокам. То-то все здесь показались ему чересчур высокими.

Невидимое радио пело о белом теплоходе и сиянье синих глаз, потом запиликало, передавая сигналы точного времени.

— Что ж ты, в такую жару и без головного убора, — шагнул к Жеке седой дедуля в очках. — На вот, дарю! — Он нахлобучил Жеке на голову затейливо свёрнутую из газеты фуражку.

Жека поблагодарил, добрый дедок подмигнул ему и отошёл, шлёпая по бетону вьетнамками. Оставила Жеку в покое и заботливая тётенька, да и весь собравшийся на происшествие народ из-под тени под кипарисами куда-то засобирался.

Но направились люди не к морю и даже не от моря: они вышли на самое солнце и, добродушно переговариваясь, надумали строиться в некое подобие колонны. Жека с удивлением наблюдал этот непонятный перфоманс.

Только когда худой и ушастый парняга махнул ему: «Иди сюда, ты же передо мной стоял», до Жеки дошло, что всё это построение — просто очередь.

Жека подошёл и послушно встал за чьей-то широкой шелушащейся спиной. По ходу дела он прислушивался к своим ощущениям: находиться в мальчишеском теле было немного непривычно.

И нужно было выяснить ещё кое-что. Жека снял свою газетную солнцезащитную шапку, вытащил из складки свёрнутый угол, расправил. Газета «Труд», ордена, Орган Всесоюзного Центрального Совета Профессиональных Советов — всё с большой буквы, ниже: выходит с такого-то, номер, и вот оно: число, месяц, год. И цена: три копейки.

Жека и так уже всё понял и во всё поверил, но почему-то только теперь, увидев перед носом эти в общем-то ожидаемые цифры, он ощутил реальность, всамделишность произошедшего с ним чуда, и сердце гулко заколотилось в груди.

Он в прошлом. Действительно в прошлом. Ну ни хрена себе!

И ему здесь тринадцать лет.

Между тем выяснилось, за чем стоит очередь: мимо, возвращаясь на пляж, прошлёпали мама с сыном, они держали в руках по два мороженых в вафельных стаканчиках. Полноватый пацан чуть младше теперешнего Жеки сосредоточенно слизывал белые сладкие потёки, и Жекин рот наполнился завистливой слюной.

Так, стоп, подумалось ему дальше, стоять-то я тут стою, а чем буду расплачиваться? Коммунизм же вроде не построили — вместо него, как шутили втихаря на кухнях, провели Олимпиаду-80. Вряд ли тот, прошлый Жека, встал в очередь без денег, но теперь денег в руках не было. Обронил, видать, когда свалился, а кто-то и подобрал. А может, и не подобрал, и деньги до сих пор валяются где-то здесь.

Жека зашарил взглядом под ногами, потом прошёлся к тому месту в тени, где его приводили в чувство — ему вовсе не хотелось плохо думать об этих неравнодушных приветливых людях, обо всех вместе и о ком-то по отдельности. Попинав блестящие крышки от пива и лимонада (ситро — вспомнилось забытое слово) и не найдя ни монет, ни тем более купюр, Жека подумал об ещё одной возможности. И точно: из-под резинки плавок выглядывал краешком сложенный в тонкую полоску жёлтый советский рубль. Ха, живём!

Протискиваясь назад на своё место, Жека подумал, что это, наверное, символично: попасть в прошлое, в советские эти времена именно вот сюда, в это место и в этот самый момент. Вот тебе пломбир, вот тебе и очередь.

И вот тебе море.

На море Жека-ребёнок ездил каждое лето, в этом курортном прибрежном городе жила его родная тётя, тётя Оля, мамина сестра.

Сначала тётя Оля приезжала погостить к ним, потом ехали в деревню к маминым с тётей родителям, а Жекиным бабушке с дедушкой (позже — просто к бабушке, а ещё позже — ездили всего на один день, к другой родне и на бабушкину с дедушкой могилки). А потом тётя Оля забирала Жеку к себе, а мама с папой приезжали позже, на одну или две недели. Потом, когда кончился Союз, прекратились и поездки, стало как-то совсем не до морей.

Интересно, подумалось Жеке, а сегодня я пришёл на пляж один или с тётей Олей?

Жека вспомнил тётю Олю — какой она была тогда, в его детстве, и какой видел её в последний раз, на экране компьютера: маленькая седая старушка, давно отделённая от них государственной границей.

Однако пора было подумать и о том, для чего, собственно, Жека очутился здесь, в прошлом — о своём непонятном задании.

Знакомых с фамилией Баранов у него, кажется, не было: ни, так сказать, по месту жительства, ни тем более здесь, в курортном тёти-Олином городке. Здесь он, помнится, целыми днями пропадал на море: купался, а ещё рыбачил с причала на спиннинговую снасть (и это было очень не похоже на обычную пресноводную рыбалку). Да: ещё, бывало, буцал мяч в больничном сквере возле тёти-Олиного дома с двумя соседскими пацанами-одногодками или шоркался с ними по городку, а по вечерам они резались в настольный хоккей и в карты. Жека неуверенно вспомнил их имена: Саня и Эдик, о фамилиях речь и не шла. Может, кто-то из них и был Баранов — запросто. А Геннадий тогда — чей-то из них батя, потому что как может разрушить свою семью тринадцатилетний пацанчик — не очень понятно. Ладно, решил Жека, разберёмся. Вообще, то, что вместе с телом ему не предоставили его же детскую память — как-то нечестно.

По очереди прошелестело, что мороженое закончилось, но скоро должны подвезти ещё. Все безропотно ждали, никто не уходил.

И всё же, подумалось Жеке.