Космонавт. Том 4 - Феликс Кресс

особенностей управления при отказавшей гидросистеме, — мои руки крепче сжали ручку управления и рычаг дросселя. Вся моя концентрация была направлена на плавность и своевременность действий. При отказе гидросистемы критически важно соблюдать регламент выпуска механизации. — Выпускаю шасси аварийным механизмом от баллона сжатого воздуха, контролирую индикацию. После подтверждения выпуска шасси выдерживаю необходимую паузу и только затем выпускаю закрылки на посадочный угол, строго следуя временной циклограмме.

Выравнивание. Выдерживание. Плавная, почти невесомая просадка…

— Касание, — проговорил я, убирая тягу до малого газа и аккуратно беря ручку управления на себя для предотвращения опускания носовой части, при этом внимательно контролируя положение самолёта относительно ВПП

— Полоса занята! Аварийная техника на ВПП! — неожиданно рявкнул инструктор, явно желая добить меня последним, самым подлым сюрпризом.

Вот же дерьмо… Но тело уже начало само действовать.

— Уход на второй круг! — чётко доложил я, одновременно увеличивая тягу двигателей до взлётного режима, и плавно потянул ручку управления на себя с учётом ухудшенных характеристик управления. Тренировочный нос самолёта начал подниматься с задержкой из-за отсутствия гидроусилителей. — Начинаю уборку шасси согласно временной циклограмме аварийного режима. Контролирую процесс по световой индикации и времени.

Мой пульс участился. Не от страха, а от адреналина. Я так погрузился в работу, что буквально позабыл, что я на земле, а не в небе. Да и осознание того, что последнюю провокацию, я парировал чисто, без сучка и задоринки, грело душу.

Через несколько минут после идеального захода и посадки, в кабине воцарилась тишина, нарушаемая лишь гудением вентиляторов. Когда инструктор заговорил, его голос звучал уже без прежней бесстрастности. В нём слышалось нескрываемое одобрение.

— Тренировка завершена. Зачёт сдан. Оценка — «отлично». Выйдите из кабины, курсант Громов.

Я отщёлкнул привязные ремни, снял с головы шлемофон и провёл рукой по лицу. Было жарко. Несмотря на всю искусственность происходящего, тело отреагировало по-настоящему: ладони были слегка влажными, мышцы немного ныли.

Люк тренажёра с шипением открылся, впуская в кабину прохладный воздух. Я выбрался наружу, ощутив лёгкую слабость в ногах.

Инструктор сделал несколько пометок в журнале и подошёл ко мне.

— Ну, Громов, — сказал он, глядя на меня с лёгким любопытством. — Как ощущения?

— Вполне комфортно, товарищ старший лейтенант, — ответил я, расправляя плечи. — Ситуация штатная, всё отработано на теориях, — немного слукавил я, чтобы поддеть тех, кто это всё затеял.

— Штатные? — инструктор хмыкнул. — Для кого как. Для большинства курсантов пожар в кабине — это чуть ли не конец света. А вы… вы как будто на прогулку сходили.

— Благодарю, товарищ старший лейтенант. Учат нас хорошо, вот и справляемся с задачами на отлично, — поблагодарил я инструктора и безмятежно улыбнулся.

— Свободны, — махнул головой инструктор в сторону выхода. — И да, Громов. Хладнокровие — это хорошо. Только смотрите, чтобы оно в излишнюю самоуверенность не переросло.

— Принял, товарищ старший лейтенант, — ответил я и внутренне согласился с его замечанием.

Для всех остальных наших парней, всё это — шаг в неизвестность. И если они начнут мыслить, как я… Может случиться непоправимое. Но для меня это скорее возвращение в знакомую, хоть и видоизменённую реальность. Хотя и мне не стоит забывать об осторожности. Просто у меня эта планка завышена за счёт прошлого опыта.

— Разрешите идти?

Получив кивок, я развернулся и направился к выходу. Зачёт был сдан. Ещё одна галочка поставлена.

Дверь с лёгким скрипом закрылась за моей спиной. Я сделал несколько шагов и остановился, давая глазам привыкнуть к яркому освещению ламп в коридоре после приглушённой зелёной подсветки кабины. В ушах ещё стоял гул вентиляторов, поэтому я не сразу сообразил, что кто-то меня зовёт.

Повернув голову, я отыскал взглядом своих. Они стояли у дальнего окна, сбившись в небольшую стайку. Звал меня как раз Кольцов. Он выкрикивал мою фамилию и махал рукой.

Стоило мне подойти, как тут же последовал вопрос:

— Ну что, Серёга? Сдал?

Кольцов тут же весело фыркнул и влез с возражением.

— Толя, ну что за вопрос такой, «Сдал?» — сказал он это без злобы, но с видом человека, услышавшего вопиющую глупость. — Конечно же, сдал! Это же Громов! Он на тренажёре как дома. Спрашивать у него, сдал ли он — это всё равно что у восходящего солнца спрашивать, взойдёт ли оно.

Я улыбнулся его горячности, но тут же возразил:

— Ну не скажи, Андрей. Инструктора нынче лютуют. Намеренно сильно усложняют задачи. Подкидывают нестандартные ситуации одну за другой. Эти зачёты дались мне непросто, по правде говоря. Местами я думал, что не вывезу.

И я даже знаю источник этих трудностей. Вот она, расплата за дерзость. Белоглазов не стал бездействовать и выжидать. Он принялся наглядно демонстрировать, как сильно может подпортить мне жизнь, если я и дальше буду отвергать его «предложения».

Никаких явных нарушений не было, всё в рамках устава и методик. Но интенсивность, сложность и постоянные провокации, вне сомнений, были частью изощрённого давления. Он хочет, чтобы я сломался, устал, совершил ошибку. Или просто почувствовал, на чьей стороне власть. Но нет, товарищ полковник, мы ещё поборемся.

— Но да, Толя, — продолжил я вслух, выкидывая из головы козни Белоглазова. — Андрей прав, я сдал. На «отлично», если кому интересно.

На лицах ребят расплылись радостные улыбки. Зотов довольно хмыкнул, Абакиров сдержанно поздравил, Кольцов же, сияя так, будто это он сам только что сдал зачёт на «отлично», похлопал меня по плечу одной рукой, а второй принялся рыться в нагрудном кармане. Выудив оттуда несколько ирисок, он протянул их мне:

— На, держи конфетки. Я для каждого из нас припас сладенького в качестве награды за старания.

Я рассмеялся, глядя на его сияющее лицо.

— Спасибо, дружище, — искренне поблагодарил я, принимая «награду» за старания.

Я развернул обёртку и закинул в рот ириску. Пока я смаковал конфету, мои мысли плавно перетекли к более интересным вещам. Этот зачёт был последним в череде зимних сессий. Последний рубеж, который нужно было взять перед зимним отпуском. Ну как перед зимним…

Сессия закончилась в феврале, а сам отпуск выпал на начало марта и продлится он всего две недели. Мало, конечно, но для нас, курсантов, изголодавшихся по дому и воле — целая вечность.

Новый год с его курьёзами остался позади. Зачёты, с нервотрёпкой и прессингом со стороны Белоглазова — тоже. Впереди, перед отправлением домой, остались лишь общественно полезные работы. Ничего серьёзного, обычные субботники. Почти отдых после штурма наук.

Кстати, о доме. В конце января я получил от отца письмо. Очень странное и необычайно туманное, даже для него.

Вначале он, как обычно, интересовался учёбой, здоровьем и передавал привет от матери. Но затем