Игра одиннадцати - Амалия Лик

– Ты это серьезно? – вскинулась Ева. Ей было плевать на Алекса, он ей не нравился с самого начала игры. Но признаться самой себе, что за эти четыре года ее сердце зачерствело и обросло ядовитой корой, оказалось невыносимо больно и противно. Проще было страдать физически, чем признаться, что она перестала чувствовать все, кроме маниакальной жажды найти ответы.

– Тогда останься с ним, – предложил Гор.

– Что? – зашипела Ева, чувствуя, как по коже разбегается леденящий озноб.

Она заметила тень ухмылки, которая мимолетно отразилась на лице Гора. Он резко повернул голову, пытаясь ее скрыть, но Ева ее уже уловила.

– К чему ты ведешь? – Ева вскочила и сжала руки в кулаки. – Что Алекс тебе сделал?

– Мне? – Гор гневно посмотрел на Еву. – Поверь, он не заслужил наших стараний.

– С чего ты это взял? Ты его знал?

– Нет. Но я чую таких за километр. Знаю, кем он был.

– И кем же? – Ева напряглась, но не отводила взгляд от Гора.

– А ты как думаешь? – В его глазах читалась неприкрытая ненависть.

Ева сглотнула.

– Не знаю. Просвети меня. Ничего не чую от него. А вот от наших поступков пахнет не очень.

– Поверь, многие скажут мне спасибо. В бреду человек говорит то, что пытается скрыть в здравом уме. Может, тебе тоже есть что рассказать? Или вам с ним есть что обсудить?

Ева сжала зубы.

«Он знал… Знал, что она гончая. Неужели и Алекс был гончим? Или…»

Пока они ругались, Ирма уложила Алекса на две толстовки, одну скатала ему под голову и еще двумя накрыла сверху. Она влила ему в рот немного воды, а потом встала и улыбнулась.

– Пора, – и пошла вперед.

А + Я

Я называл ее Алей. Той, кто смог вынуть из меня все осколки прошлого. Впервые, когда она рассказала мне эту сказку, я усмехнулся. Кто читает такие древние истории? Ага, парящие Острова появились потому, что безымянная девчонка хотела к солнцу. Да мы все хотим к солнцу. А оказывается, счастье не в этом. Можно любить бесконечные дожди, темные тучи, руины и пыль, которая повсюду. Но эта сказка завораживала ее, как и любовь, способная разрушить все преграды. И я тоже поверил в неземное, не поверхностное. В одну из наших встреч сказал, что отныне я Ял, а она Аля. Поначалу она смеялась и отмахивалась от меня и новых имен, но я знал, что ей нравится. Не прошло и недели, как она стала звать меня Ялом. Мне кажется, это имя мне подходило даже больше, чем родное.

Аля поступила на курсы по струнным инструментам и любила рассказывать мне и теперь уже нашему общему другу о музыке, композиторах, которые умерли сотни лет назад, о звуках и о том, как слышит и чувствует окружающий мир. Она даже считала, что свой голос имеет каждая высотка, каждый столб, каждый предмет. Это была суть Али – слышать мелодии и воспроизводить их. В этом она была великолепна, выигрывала конкурсы, получала награды, жила музыкой, творила музыку. А я казался слишком приземленным для нее. Учился, создавал программы, работал с сетью. Сухие цифры, буквы, слова, расчеты, формулы. Только она была моей мелодией.

Однажды мы поехали за город к заброшенному маяку. К нему тянулась длинная прямая дорога вдоль обмельчавшего канала, по которому когда-то проплывали огромные баржи, похожие на железных крокодилов. С другой стороны раскинулся неровный берег когда-то наполненной реки. Мы мчались на летном скутере к конечной точке пути. По сторонам мелькали руины прошлого, разрушенные, одинокие. А Аля прижималась ко мне всем телом, насыщая теплом и жизнью. Я оставил скутер на разрушенной дороге, и мы пошли к маяку, который был словно точка, поставленная между каналом и рекой. А может, запятая, когда-то отделявшая спокойствие от всепоглощающего бурного движения. Солнце почти дотронулось до горизонта, и небо казалось подсвеченным желтыми, оранжевыми и алыми фонарями. Я взял Алю за руку и повел вниз по бетонным плитам, устилавшим берег. Она остановилась на полпути и внимательно разглядывала сорную траву, рвавшуюся на свободу между плитами, разрушая их и даря вторую жизнь одновременно. Аля всегда умела видеть чудеса в обыденности, в том, через что многие бы перешагнули.

Я любил приезжать на этот маяк, когда мне хотелось побыть одному. Аля первая, кого я привез сюда. Была середина августа, дневная жара понемногу отступала. Я снял модные сплошные подошвы и почувствовал тепло уходящего дня. Она повторила за мной, скинув свои двулямочные. Широкая улыбка осветила ее лицо. Мы встали на край плиты, позволяя небольшим волнам чуть касаться ног, и смотрели на гладь воды, танцующую от прикосновения свободного ветра. Я отступил на шаг и прижал ее к себе, обхватывая стройное тело. Аля не возражала и только уютнее устроилась в моих объятиях.

– Очень красиво, Ял. Ты часто здесь бываешь? – спросила она.

– Иногда.

– Один? – уточнила Аля. И от этого вопроса на моем лице появилась необъяснимая улыбка.

– Один, – прошептал я ей на ухо.

Она постаралась отодвинуться от моих губ.

– Щекотно, – засмеялась Аля, и ее звонкий смех рассыпался по воде.

– Ты боишься щекотки? – продолжал нашептывать я.

Она пыталась увернуться, произнося сквозь смех слово «перестань». Но я знал, что Аля не хотела, чтобы я останавливался. Развернул ее к себе, она замерла, смотря прямо в глаза. Ее губы были приоткрытыми, зрачки расширились, а ладонь прикоснулась к моей щеке. Я и сейчас помню, как Аля привстала на носочки и потянулась ко мне. Я жадно впился в мягкие, сладковатые от увлажнителя губы. Она обхватила мою шею, я обнял ее за талию, чуть подтягивая к себе, и в свете уходящего солнца наслаждался ею. Даже когда я пересекал на скутере бездонные расщелины в земле, у меня никогда так бешено не колотилось сердце, как в тот вечер. Мне стало страшно оттого, что мог вобрать ее в себя всю без остатка, съесть целиком. Я отстранился и признался ей в этом. Аля только погладила меня и нежно поцеловала.

– Не съешь. От меня у тебя будет несварение.

Я усмехнулся.

– Ты меня плохо знаешь.

– Так расскажи мне, какой ты, – кинула она вызов.

Я взял непродувайку, в которой ездил на скутере, и постелил на плиту. Мы сели рядом, невозможно близко друг к другу.

– Что ты хочешь знать обо мне такого, чего еще не знаешь?

– То