Продавщица 4: А с платформы говорят… - Анна Наумова

как я могла забыть? Когда я, девятнадцатилетняя Галя, встретила Толика, ему было уже почти тридцать лет. Жил он неподалеку, поэтому нет ничего удивительного в том, что грызть гранит науки юному пионеру пришлось в той же школе, что и мне, правда, в разное время. В школе мы с ним не виделись. Когда я пошла в первый класс, Толик уже успел получить аттестат и напиться на выпускном. Выдув в одно лицо бутыль шампанского «Советское», вместе с компанией парней, радующихся тому, что они распрощались наконец со школой, он залез на Медного Всадника и накорябал: «Сдесь был Толик!» ножиком на пузе у коня…

А сейчас на дворе стоит семьдесят пятый год, а это значило, что мой будущий бывший сожитель только недавно, дрожа и запинаясь, произнес торжественное обещание и получил красный галстук. Ему сейчас примерно десять лет, он учится, скорее всего, в третьем классе, а в свободное время бегает по окрестным стройкам с другими ребятами, жует гудрон, стреляет из рогатки и очень-очень не любит делать домашку. В общем, живет свою лучшую жизнь…

Я вдруг подумала: может быть, мне, как завучу, удастся наставить вовремя незадачливого маминого сына на путь истинный, раз уж не получилось это сделать, будучи его возлюбленной? Удалось же мне когда-то изменить ход истории и вовремя отговорить мою закадычную подружку Лиду от романа со столичным мажором… А может, я слишком много на себя беру?

— Да. Анатолий Романов, четвертый «А» класс! — взвешенно произнесла Наталья Евгеньевна, будто упоминала кого-то из членов императорской фамилии.

До этой минуты я, признаться, чувствовала себя не в своей тарелке. Несмотря на то, что до фактической встречи с моей несостоявшейся свекровью оставалось еще целых двадцать лет, я снова ощущала себя девятнадцатилетней Галей, которую Толик впервые привел в родительский дом.

— Это Галка! — небрежно приобняв, представил он тогда меня Наталье Евгеньевне, которая царственно выплыла в прихожую, держа в одной руке чайник, а в другой — сразу несколько грязных чашек.

— Здравствуйте! — пискнула я, выглядывая из-за спины возлюбленного.

Наталье Евгеньевне я сразу не понравилась. Это было видно. Ей вообще не нравились любые женщины, время от времени появлявшиеся в окружении сына. Скорее всего, она в каждой из них видела своеобразную конкурентку за внимание Толика. Мне иногда казалось, что она с удовольствием сама вышла бы за Толика замуж, если бы это дозволялось действующим законодательством и нормами морали. Наталья Евгеньевна вежливо растянула губы ниточкой, кивнула мне и снова повернулась к обожаемому сыночку:

— Толенька, я у тебя в комнате прибралась, постель поменяла. Твои трусики и носочки скоро достираются, я сама развешу. Кстати, я тебе новые трусики купила, хлопковые, чтобы все дышало. Отдыхай, а я к Тамаре в гости, она мне котика-британца своего хочет показать, такое чудо!

Услышав я сейчас такое — мигом рванула бы к двери и чесала бы со скоростью Усейна Болта до ближайшей остановки общественного транспорта. Первый звоночек, сообщающий, что Галя ошиблась в выборе кавалера, прозвенел сразу: мама стирает исподнее тридцатилетнему сыну. Нет, то, что Толян в свои тридцать делил квартиру с мамой, меня совершенно не смущало: на дворе стояли лихие девяностые, всем было не до жиру, быть бы живу, снимать дорого, а об ипотеке и заикаться не приходилось. Но уже тогда мне, конечно, стоило обратить внимание на то, что мама не видела совершенно никаких границ между собой и взрослым сыном и благодаря своей маниакальной любви вырастила из него бытового инвалида…

Однако тогда я, наивная и доверчивая дурочка, ничего не заметила. Я была счастлива, что на меня хоть кто-то обратил внимание, еще и с мамой познакомил… А когда мамы не стало, ее место заняла я.

— Галь, а че у нас есть пожрать? — неизменным вопросом встречал меня Толик, выползая в прихожую в трениках с пузырями на коленках и «ковшом» на попе, когда я после двенадцатичасовой смены в магазине, отчаянно зевая, еле приползала домой.

— А я думала, ты мне скажешь! — устало отвечала я, понимая, что делать нечего — придется идти на кухню и готовить ужин… И шла… а что поделать?

— Я мужчина! — гордо подняв голову, сообщал мне сожитель и, почесав пятерней пузо, удалялся в комнату. Так заканчивался почти каждый мой день. Много-много лет подряд…

* * *

Сейчас же, услышав фамилию «Романов», я мигом перестала бояться несостоявшуюся сверковь и едва сдержалась, чтобы не захохотать. В конце концов, чего мне ее опасаться? Она знать не знает, кто я, никаких девушек у ее сына даже на горизонте пока не видно — его сейчас интересует не женский пол, а как вовремя спрять «шпору» от училки. Даже выглядит Наталья Евгеньевна вполне прилично, и пальто ее еще не поела моль…

А рассмеяться мне хотелось вот почему: как только в начале девяностых в стране сменилась власть, и горячо любимый СССР, который сейчас многие так любят вспоминать, канул в лету, Наталья Евгеньевна от нечего делать возомнила, что является потомком императорской семьи. Верила она в это совершенно искренне, как пациент психушки верит в то, что он — Наполеон. Денно и нощно она просиживала в архивах и библиотеках, пытаясь найти хоть какое-то этому подтверждение. К сожалению, вправить мозги ей было некому: родители уже отошли в мир иной, туда же отправились и обе любящие Наташу бабушки.

Библиотекарши, так же,как некогда и соседки по офицерскому общежитию, считали Наталью Евгеньевну кем-то вроде больненькой и даже ей сочувствовали, поэтому охотно кивали и вежливо выслушивали, когда она рассказывала им историю про то, что она — троюродная племянница кого-то там… Но сейчас, конечно, дама не станет высказывать такие предположения — не тот курс власти.

— Да, что-то припоминаю, — вежливо сказала я Наталье Евгеньевне, стараясь изо всех сил не обращать внимания на то, как брезгливо она смахивает крошки со стола.

— Мне бы хотелось выяснить, — царственно повела дланью пришедшая, — по какой причине моего сына заставляют работать?

— Работать? — изумленно переспросила я.

— Да, работать! — веско сказала посетительница. — Анатолий поставил себе несколько крупных заноз, когда заклеивал окна.

— А… — рассмеялась я, не сдержавшись. Теперь мне стало все ясно.

— Что? — взвизгнула старая знакомая. — Это смешно, по-Вашему? По какой причине вы эксплуатируете детей? Да Вы хоть знаете, что я эти занозы целый час ему обрабатывала? Он теперь писать не может! У Вас, в конце концов, есть