Первый инженер императора IV - Александр Вольт

Он жив. Он выжил.

Посмотрев на своих побратимов, Миша увидел самую большую фигуру Руслана, который смотрел на него пристально, после чего поднял правую руку с, как Миша догадался, выставленным большим пальцем вверх.

Ага. Отличная работа. Иначе и не скажешь.

Злость. Холодная, яростная злость на самого себя, на свою глупую ошибку, вытеснила страх. Сцепив зубы, он ухватился за трос, подтянулся, уперся ногами в скалу. Нужно было лезть дальше. Теперь — еще осторожнее, еще внимательнее. Проверяя каждый узел, каждый карабин, каждую трещину.

Последние метры дались ему с неимоверным трудом. Руки отказывались слушаться, мышцы сводило судорогой. Но он лез. Упрямо, стиснув зубы, вкладывая в каждое движение остатки своей воли. Также отчаянно, как паук по стеклянной банке.

И вот, наконец, вершина. Он перевалился через край, через острые камни, царапающие руки и колени. Перекатился по влажной, холодной земле, поросшей мхом и редкой, жесткой травой. И замер.

Он лежал на спине, раскинув руки, и тяжело дышал, хватая ртом холодный, разреженный воздух. Лежал и смотрел в небо. В серое, безразличное, осеннее небо. Оно было так близко. Казалось, протяни руку — и коснешься облаков.

Он сделал это. Он поднялся. Он победил. И эту скалу, и свой собственный страх.

Тишина. Лишь ветер свистел над вершиной, да где-то внизу, в ущелье, слышались приглушенные крики его товарищей. Он лежал, закрыв глаза, и чувствовал, как жизнь медленно возвращается в его измученное тело. А в душе рождалось новое, незнакомое ему доселе чувство. Чувство покорителя вершин. Чувство человека, который заглянул в глаза смерти и усмехнулся ей в лицо. И это было… хорошо. Очень хорошо.

— Дай… руку… — донеслась до него изможденная просьба. — Не… могу…

Миша подполз к краю обрыва и протянул покрасневшему и одновременно побелевшему святославу руку.

Тот ухватился за нее, как за соломинку и Миша дернул. Из последних сил. Святослав тоже перевалился через край, карабкаясь всеми оставшимися свободными конечностями, пока не лег пластом на твердь, словно пытался ее обнять.

— Ну что, — выдохнул Михась, — понравилось?

— Это… не наша… холмина… — просипел Святослав, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.

— То-то же, — ответил Мишка и снова упал спиной на землю. — Отдохнем пять минут, — сказал он.

— Да… — едва слышно ответил Слава.

— А затем закрепим тросы и спустим вниз. Нужно сделать будет этот… как его… — он покопался в недрах своего гудящего мозга, — м-м-м… как же там барон говорил… глист? А, не, во, лифт!

* * *

Я знал, что они справятся. Не потому, что должны, не потому, что таков был приказ. Нет. А потому, что эти люди — и хламники, и воины, и мои крестьяне — знали, какой непомерной ценой дается спокойная жизнь в этом мире.

Они слишком хорошо помнили, что такое страх, голод, безысходность. И они не хотели делать эту жизнь еще сложнее, чем она уже была. И уж тем более никто из них не хотел с ней прощаться.

Именно поэтому я был уверен, что они будут сражаться. За себя, за своих товарищей, за ту хрупкую надежду на лучшее, которую мы все вместе пытались построить. Лучше биться до последней капли крови, чем смиренно подставить шею под топор судьбы. Я был уверен, что так думал каждый, кто стоял сейчас в этом ущелье, и каждый, кто в поте лица готовил «горячие посылки» в Новгороде.

Но даже со всей этой уверенностью, в тот момент, когда Миша сорвался, у меня остановилось сердце. Правда. Оно просто замерло, перестало биться, и, наверное, целых пять секунд я вообще не дышал.

Душа не просто ушла в пятки, а забилась в самые дальние, темные закоулки моего существа, после чего стала судорожно проситься наружу. Я видел, как его фигурка качнулась, как он повис на страховочном тросе, и эти несколько мгновений показались мне вечностью.

Благо, обошлось. Я видел, как он снова ухватился за скалу, как упрямо, отчаянно пополз вверх. Видел, как он перевалился через край. Но напряжение не отпускало.

Когда они оба — и Миша, и Святослав — исчезли из виду, я понимал, что им нужно время отдышаться. Восстановить силы после такого изматывающего, смертельно опасного подъема. Но время шло. Минута, другая, десять… А с вершины не доносилось ни звука, никто не показывался на краю. И, честно говоря, я начал нервничать.

Что там случилось? Почему они молчат? Может, там, наверху, их поджидала какая-то тварь, о которой мы не знали?

Если бы не моя поврежденная правая рука, которая все еще ныла тупой, изматывающей болью, я бы уже сам кинулся туда, наверх. Но я трезво оценивал свои шансы. С такой конечностью, которая в любой момент могла отказать, мой подъем равнялся бы самоубийству на первых же пятидесяти метрах. Я был бы не помощью, а обузой.

Я уж было собрался закричать, позвать их, нарушить эту давящую тишину, но тут сверху, с самого края скалы, мелькнула черная тень, после чего длинный, туго скрученный моток веревки, наш прочный композитный трос, со свистом полетел вниз, разматываясь на лету. Его конец с глухим шлепком упал на каменистую землю в нескольких шагах от меня.

Они справились. Они закрепились.

— Отлично, — выдохнул я, чувствуя, как волна облегчения смывает ледяную тревогу. — Собираем подъемник.

Команда прозвучала, как удар хлыста. Люди, до этого напряженно всматривавшиеся в вершину скалы, тут же пришли в движение. Плотники, которых я предусмотрительно взял с собой, под моим руководством начали собирать из заранее заготовленных бревен и досок простую, но надежную конструкцию — ворот с двумя рукоятками и системой блоков. Это был наш «лифт».

Работа кипела. Стук молотков, скрип дерева, короткие, деловые команды. Каждый знал, что делать. Я бегал от одной группы к другой, проверяя узлы, контролируя сборку, внося последние коррективы. Все должно было быть идеально. Надежно. От этого зависела не только успешность нашей операции, но и жизни людей.

Через час наш примитивный, но вполне функциональный подъемник был готов. Мы закрепили основной трос, идущий с вершины, на барабане ворота, проверили все крепления.

— Ну что, кто первый? — спросил я, оглядывая собравшихся.

— Давай я, барон, — шагнул вперед Иван. — Проверю, как оно.

Он сел в люльку, крепко ухватившись за канаты.

— Крути! — скомандовал он оставшимся внизу воинам.