Адмирал: Адмирал. Заморский вояж. Страна рухнувшего солнца - Михаил Александрович Михеев

– Я так и думал. Ладно, езжайте, отдохните. У вас, я знаю, на завтра назначена аудиенция у фюрера…

– Именно так.

– Надеюсь, все пройдет хорошо. Но будьте осторожны, адмирал. Кто бы ни охотился за вами, он обладает немалыми возможностями.

– И повадками дворового хулигана, – пробормотал Колесников себе под нос, но Мюллер все же услышал.

– Поясните свою мысль.

– Такое впечатление, что это любитель. В больших чинах, но любитель. Засады, истребители… Если он и впрямь такой серьезный деятель, то я бы на его месте просто обвинил человека в измене. Как минимум, на какое-то время нейтрализовал бы, а уж там… В камере может произойти всякое. Сердечный приступ, к примеру.

– Это не так просто, как вам кажется, – задумчиво ответил Мюллер. – Однако ход ваших мыслей мне понятен. Не лишено… логики, я и сам думал о чем-то подобном. Тем не менее, вас дважды чуть не убили, и оба раза выжить удалось благодаря случайности. То самолет оказался чуть прочнее, чем думали британцы, то пулеметчик не совсем верно оценил расстояние… В сумерках в дождь, конечно, немудрено, однако вечно так везти не может. Будьте осторожны, адмирал.

– Я куда больше опасаюсь за родных, – поморщился Колесников. – Сам-то я почти всегда на базе, в окружении своих подчиненных, а им я верю. В конце концов, буду проводить больше времени на линкоре. Из броневой коробки меня так просто не выцарапать.

– За родных не беспокойтесь, охрану им мы обеспечим. И вашей… гм… знакомой, если считаете нужным, тоже. Хотя и сомневаюсь, что на вас решатся напасть в ближайшее время, да еще и в центре Берлина. Думаю, предпочтут затаиться.

– Благодарю, – серьезно ответил Колесников. – Меня доставят в гостиницу?

– Да. У нас в гараже есть дежурная машина.

– А…

– Вашего пилота тоже, – кивнул Мюллер, вставая и давая понять, что разговор окончен. Оставалось только поблагодарить и откланяться.

В гостиницу Колесников приехал далеко за полночь. Насыщенный получился денек, да еще и в темпе, от которого он за последние месяцы порядком отвык. Скорость жизни, больше подходящая началу двадцать первого века, будоражила кровь, но и выматывала страшно. И оставалось одно-единственное желание – подняться в номер и лечь спать.

Консьержки не наблюдалось, однако приставленный Мюллером в качестве охраны здоровенный детина с внешностью отошедшего от дел маньяка решил вопрос моментально, и уже через пять минут заспанная хозяйка вручила адмиралу ключи от номера. От того же самого номера – похоже, он был за Лютьенсом уже закреплен. Ну что же, неплохо, хотя бы привыкать к новому помещению не требовалось.

Мягко повернулась на хорошо смазанных петлях массивная, по-немецки надежная дверь. Эту дубовую махину было куда тяжелее даже просто сдвинуть с места, чем вошедшие в моду спустя полвека филенчатые конструкции, но Колесникову нравилось ощущение солидности, возникающее, когда он к ней прикасался. Будущее много потеряло, и не только глобального, но и таких вот приятных мелочей.

Щелчок выключателя, неяркий, приятный для глаз свет, заливающий комнату – и ощущение того, что здесь кто-то есть. Откуда? Это Колесников понял лишь минуту спустя.

Он уже привык к немецкой педантичности. Привык, что в его номере убираются. Так убираются, что пылинка на полу – это уже ЧП, что ковер лежит с математической выверенностью, а по кровати можно кататься на коньках, настолько гладким выглядит покрывало. Сейчас же всю эту симметрию и торжество аккуратизма кто-то беспардонно нарушил. Не то чтоб глобально, но в глаза бросалось. Особенно в глаза человека, которого только что пытались убить.

Пистолет словно бы сам собой прыгнул в руку. Пожалуй, еще немного, и можно будет ехать в Голливуд, чтоб сниматься в вестернах в роли Джека Самого Быстрого Пистолета… Эта мысль вызвала одновременно и смех, и раздражение. А еще пришло в голову, что если бы его захотели убить, то успели бы сделать это уже раз десять. Так что Колесников сунул оружие в кобуру и решительно пошел вперед.

Нарушительница спокойствия обнаружилась в соседней комнате. Хелен спала на том же диване, что и в прошлый раз, когда они с Роммелем нажрались до скотского состояния. Бессовестно дрыхла, свернувшись в клубочек и поджав босые ноги, и даже не проснулась, когда хозяин аккуратно прикрыл ее пледом. Вот ведь… Теперь уж точно никто не поверит, что у них чисто платонические отношения. А, плевать. Адмирал с трудом заставил себя вылезти из грязной и мокрой, пропахшей потом одежды, наскоро сполоснулся под душем и рухнул в постель. Спа-ать…

Пробуждение вышло тяжелым. Очевидно, крепкий организм Лютьенса, до сих пор уверенно выдерживающий нагрузки, противопоказанные даже молодым, на сей раз призадумался над последствиями и решил, что новый хозяин эксплуатирует его совсем неправильно. И если коньяк хлестать можно и нужно, а терпеть сотрясения от близкого разрыва снарядов положено по долгу службы, то купание в грязных лужах и беготня с пистолетом – это уже перебор.

Протест выразился во вполне конкретных действиях. Голова болела, как с перепою, в горле першило. Хорошо еще, сопли бахромой не висели. И все это на глазах у хлопочущей вокруг девушки, перед которой было просто стыдно чувствовать себя старой развалиной. А главное, все равно пришлось встать, прием у Гитлера – это не хухры-мухры, опаздывать нельзя. Так что через силу запихать в себя яичницу, влить кофе, две таблетки аспирина в рот – и разжевать, морщась от отвращения, чтоб быстрее подействовало. Короче говоря, к тому моменту, как у гостиницы затормозил шикарный «Опель-Адмирал», Колесников был уже в сносном состоянии. Оставалось только потрепать Хелен по роскошным волосам (та дернулась и надулась – не любила, когда к ней вот так, будто к маленькой) и решительно направиться на встречу с серьезными людьми.

Гитлер выглядел раздраженным. В отличие от хорошо владеющего собой Гиммлера и явно занятого больше своими мыслями Геринга, фюрер всея Германии скрывать настроение не старался. Какая уж муха его укусила… Как бы то ни было, про вчерашние игры со стрельбой не было сказано ни слова. Поздравления с победой тоже звучали достаточно сухо. Тем не менее, недовольство Гитлера было направлено не на адмирала, а вроде как бы на всех подряд. И очередной орден, порхнувший на грудь, Колесников воспринял уже как нечто само собой разумеющееся.

– Итак, адмирал, – закончив с церемонией, Гитлер внимательно посмотрел в глаза Колесникову. Взгляд у него был тяжелый, давящий… – Догадываетесь, ради чего вас вызвали?

Вопрос не слишком сложный. Наградить могли бы и в другой обстановке, а это похоже больше на военный совет, где адмирал Лютьенс играет роль генератора