Лозоходец - Айлин Лин

Постепенно зрение адаптировалось к темноте, хотя рассматривать было попросту нечего. Голые стены, покрытые плотным слоем изморози, точно бархатом, мерцавшей во тьме.

Время тянулось просроченной жвачкой. Непонятно день или ночь и сколько часов или дней я провёл здесь. Мне казалось – бесконечно долго. Я сидел, скорчившись в уголке. Прыгал, растирал руки и ноги, хоть на короткое время возвращая конечностям подвижность. Спать было нельзя, замёрзну. Когда глаза начали закрываться сами собой, садиться я уже не решился. Дремал стоя, чтобы не погрузится в крепкий сон, для меня означавший смерть.

– Егор Иванович, – донеслось до моего обострившегося в полной тишине слуха, – вы меня слышите? Вы живы?

– Кто это, – ответил я осипшим за время вынужденного молчания горлом.

– Это я, Радченко.

– Фёдор Филиппович?!

– Слава богу, вы живы, – в голосе охранника звучала искренняя радость.

– Долго я здесь?

– Второй день. Держитесь. Завтра вас отпустят. Не вздумайте спать! Я загляну к вам ночью.

Послышался скрип снега под сапогами конвоира, и шаги стихли. Второй день… Готов был поклясться, что прошло гораздо больше. Ещё сутки. Я не чувствовал пальцы ног, боясь, что они отморожены. Прислонился к стене, уже не ощущая исходящий от неё холод, мысли путались, сознание чудом держалось на грани яви и сна. Мне казалось, я превращаюсь в ледяную скульптуру. Чувствовал, как стылый воздух наполняет мою грудь, вымораживая изнутри. Кости казались сосульками. Я пытался в темноте разглядеть пальцы рук, есть обморожение или нет. Но грязь въелась в кожу, и ничего рассмотреть не удавалось. Засовывал руки под тулуп, однако холодное тело не давало тепла, а сырая одежда давно промёрзла.

– Егор Иванович! Егор Иванович!

Я встрепенулся, отгоняя от себя сонную одурь.

– Фёдор Филиппович?

– Ближе к рассвету, я приду за вами. Не спите! Ни в коем случае! Не спите!

Шаги удалились. В недоумении я смотрел на стену. Что это значит? Зачем он придёт? Отвести меня в барак? Тогда к чему предупреждать об этом? Убедился, что я ещё жив?

Как бы то ни было, странное воодушевление овладело мной. Превозмогая слабость и головокружение от голода, я разминался, махал рукам и ногами, прыгал, отжимался от стены, пространства каморки не хватало, чтобы вытянуться в полный рост. Постепенно сознание прояснилось. Холод уберёг меня от обильной кровопотери, рана под рёбрами затянулась, но я всё равно старался лишний раз поберечь её.

Из-за стены послышался неясный шум, будто что-то тяжёлое волокли по снегу. Невнятный шёпот.

Звук отодвигаемого засова и в проёме распахнувшейся двери появился Радченко:

– Скорее, Егор Иванович, выходите!

Выбравшись на улицу, увидел Якова Арнольдовича, а рядом с ним лежащее на земле тело.

– Быстрее, – подскочил ко мне врач, – снимайте тулуп и валенки.

Плохо понимая, что происходит, подчинился. Руки не слушались. Доктор споро расстегнул пуговицы, стащил с меня одежду. Затем усадил на землю, кряхтя, стянул валенки. Вместе с Радченко они одели труп в мои пожитки, затащили его в карцер, бросили и, выйдя наружу, закрыли засов.

– Вставайте, – Яков Арнольдович помог мне подняться, – надо спешить. Ну же!

Короткими перебежками, укрываясь в тени стен, мы достигли ворот, за которым был лечебный барак и дом комсостава. Радченко зашёл первый, огляделся, затем махнул нам рукой. Безмолвно, словно тени, одолели мы пространство до больнички, доктор впихнул меня внутрь, тихо перекинувшись парой слов с Фёдором Филипповичем.

Я опёрся о стену, сполз по ней вниз, ровным счётом ничего не понимая. Тепло обволакивало меня, по телу побежали мурашки, а перед глазами поплыли разноцветные круги.

Глава 34

Я пришёл в себя от резкого запаха нашатырного спирта, что ворвался в ноздри, сбив дыхание своим смрадом.

– Ну, ну, голубчик, – похлопывал меня Яков Арнольдович по щекам, – не время расклеиваться. Поднимайтесь.

Меня угораздило отключиться прямо в коридоре больнички. Кое-как поднявшись на четвереньки, придерживаясь за стену, принял горизонтальное положение.

Доктор подхватил меня под руку:

– Ну же, ещё немного.

Мы прошли по небольшому коридору шедшему перпендикулярно основному и оказались у неприметной двери, окрашенной в один цвет со стенами. Доктор распахнул створку, помогая мне перебраться через высокий порог. Мы очутились в небольшой, но уютной комнате. В крохотной печурке потрескивали дрова, наполняя пространство теплом. Напротив двери стояла деревянная кровать, застеленная цветастым покрывалом, слева, под окном, примостился маленький обеденный стол, на котором стоял пузатый чайник и пара кружек. У другой стены от пола до самого потолка высились книжные полки, заставленные разными произведениями от анатомического атласа до беллетристики. В углу виднелся узкий буфет, за стеклянными дверцами которого стояла посуда и лежали продукты в кулёчках. За окном болталась авоська с сосисками и ещё чем-то – импровизированный холодильник.

За столом сидела Маруся; завидев нас, она поднялась, помогая довести меня до кровати. Ноги совсем не слушались, и я боялся, что отморозил их.

– Вы пока здесь отдыхайте, – выпрямился Яков Арнольдович, сгрузив меня на кровать, – а мне пора на пост.

Доктор вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Маруся уже стягивала с меня мокрые портянки, которые волочились грязными лентами за ступнями. Набрала в тазик холодной воды и поставила у кровати.

– Опускайте ноги, Егор Иванович.

Вода показалась мне горячей с мороза.

– Повезло, – Маруся осматривала пальцы и ступни, омыв их в тазу, – обморожение первой степени. Да вы в рубашке родились, не иначе, – улыбнулась мне медсестра.

Когда ноги привыкли к холодной жидкости, она подлила из чайника, шумевшего на печке, немного горячей воды, и подала мне чашку с бульоном.

– Пейте, так быстрее согреетесь. Только по чуть-чуть, вы долго голодали.

Я поблагодарил заботливую девушку и приник к посудине, во рту разлился невероятный пряный вкус куриного бульона. Попав в желудок, он, казалось, растекался благодатной волной по всему телу.

– Не спешите, – чуть придержала чашку Маруся, – плохо станет. Мелкими глотками.

С трудом оторвавшись от края посуды, я глянул на вожделенную еду и отставил чашку чуть в сторону.

– Маруся, всё никак не могу понять, как вы оказались возле бараков?

Девушка вздрогнула, на её глазах выступили слёзы:

– Мальчишка, что на посылках у Старого, он увидел меня через ограду и крикнул, что отцу плохо с сердцем. Я и…

– А где были часовые?

– Пересменка, что ли, была, – пожала плечами девушка, – я ведь не должна ходить туда, потому и прошмыгнула тихонько. А там за бараками они, – Маруся смахнула слезу со щеки, скривилась, стараясь не разреветься, – мигом схватили меня, и пикнуть не успела. И потащили…